Девиация. Часть третья «Эльдар»

Тем более, полчаса назад решил с нею расстаться, – подумал я, ища оправдание навязчивому желанию. – Потому у меня, видимо, нет девушки. А эта – сама липнет. И если б Майя в парке не оттолкнула, то сидели б мы сейчас на скамейке, подальше от чужих глаз, не разрывали поцелуев. И не стоял бы я под стенкой, прижатый Светкиными грудками, не решал извечный Гамлетовский вопрос.

Я не ушёл. Мы дождались очередной баллады, вышли танцевать.

Майину туфельку хотел бросить под стенкой, но пожалел – сунул в задний карман джинсов. Весь вечер она мне мешала, приводила в отчаянье, напоминала о завтрашнем сожалении.

«Это будет завтра…», – успокаивал Демон.

О самой Майе мы со Светкой больше не говорили. Вроде нет никакой Майи, нет Светкиного киевского жениха и осенней свадьбы. Есть лишь Светка: маленькая, хрупкая, податливая под моими руками.

Я непристойно ЕЁ ХОТЕЛ! Я представлял, КАКАЯ у неё там, в подсмотренных белых трусиках, как кудрявиться, как сложила губки; воображал, как ми уходим в полуночный сумрак, как Светка бросается ко мне, целует, валит на землю…

После нескольких танцев, не объясняясь, мы ушли в парк, в самую глушь. Так же молча девушка кинулась мне на шею, подпрыгнула, повисла, обвила стройными ногами, впилась тягуче-долгим поцелуем в мои губы, ещё несмелые, стесняющиеся. Затем проворно соскочила, потянула за руку, приглашая опуститься на траву.

Я даже не успел снять рубашку, чтобы выстелить нам ложе. Я упал, откинулся, больше чувствуя, чем наблюдая невыносимо-сладкие невозможные кренделя, которые выделывало маленькое вертлявое Светкино тело на моём большом, испуганном и безучастном.

Мир растаял в ощущениях: лишь горячая глубина разъятой девичьей тайны, которая сменялась не менее горячей глубиной жадного рта до ощущения о-образных губ на слипшейся лобковой поросли. Ничего подобного в моей жизни не было (кроме детства, но детство – не в счёт).

Мы потерялись во времени. Ми лежали на моих расстеленных джинсах и рубашке, которые умудрился стянуть между соитиями. Лежали голые, отдавая певучим комарам частичку себя, оставшимися частичками впивались друг в друга. Ми смотрели на небо, на гаснущие в утренней серости звёзды.

Я почти её любил.

В предрассветном сумраке проводил Светку до выхода из парка. Дальше идти не разрешила; не хотела, чтобы нас вместе видели.

Когда прощались, прижалась, поцеловала в лоб и сказала: нужно ЗАБЫТЬ, что было прошлой ночью; вернее – ничего не было, мне ЭТО ПРИСНИЛОСЬ.

Повернулась и ушла.

Провожая взглядом Светкину невесомую фигурку, я уже не верил, что именно с нею, почти незнакомой, чужой, обручённой, несколько часов пребывал в Раю, и на её теле, на белье, на одежде и в волосах остались частички меня.

Я бы взял её замуж в эту ночь. Несмотря на Майю, на то, что не раз, видимо, Светка проводила такие ночи со счастливыми избранниками, а потом запечатывала их уста заклинанием: «Это тебе приснилось…».

Кукольная фигурка скрылась за поворотом. Я намерился идти домой, но почувствовал, как исчезло мозолящее напоминание в заднем кармане.

Я потерял Майину туфельку!

Возвратился, излазил на коленях измятую, ещё не остывшую траву. Туфелька сиротливо лежала чуть в стороне. Она всё видела и понимала.

Поднял, сунул в карман. В душе заныло страшной виной.

Завтра же нужно отдать. И помириться.

Какой я, всё-таки, негодяй!

9 августа 1992. Городок

Отрезвление пришло утром, начавшимся для меня после обеда, когда проснулся. Проявилось неясной тревогой и гадливым послевкусием ещё неосознанного.

Краем глаза уцепился за туфельку, лежавшую на тумбочке. Проступило тошнотворное, мучившее: вчера Майя обиделась, ушла, а я… изменил ей со Светкой.

Если Майя знает?! – укололо страшной догадкой.

«Вряд ли, – подсказал Гном. – Светка не расскажет, посторонние не видели».

Всё равно на сердце тошно. Хоть бы дождь пошёл или гроза случилась, запорошила мутные стёкла, оплакала мой грех. Но за окном, будто оттеняя совершённое предательство, лучилось беззаботное солнце, для которого мой грех был сущей ерундой, и от того становилось ещё гаже.

Нужно звонить Майе, просить о встрече, извиниться. Туфельку занести, в конце концов…

Не умываясь, побрёл в прихожую, к телефону.

Забрал аппарат в келью, прикрыл двери.

Как на краю пропасти – страшно и жутко, но придётся звонить.

Вспомнил, что вчера решил прекратить наш бесполезный роман. Уцепился за спасительную догадку, которая давала возможность плюхнуться обратно в постель.

Нет! Не хочу расставаться виноватым. Может, потом, когда Майя сама допустит что-либо непрощаемое. А так – не хочу.

Кашлянул, проглотил давящий комок, набрал номер.

Длинные гудки гудели не долго.

– Альо! – пискнул в трубке детский голос.

– Это квартира Гутаревых? – спросил я после некоторой заминки, сомневаясь в правильности соединения.

– Да.

– Майю можно?

Догадался, что это младшая Майина сестричка – Марийка. Майя о ней говорила и фотографии показывала, но мы с девочкой ещё не встречались.

Почувствовал, как под сердцем шевельнулась Хранительница.

– А вы кто? – спросила девочка.

– Знакомый. Зовут Эльдар. Она знает.