Девиация. Часть вторая «Аня»

Вот Юрка, перегулял с доброй дюжиной городецких дам, а сидит спокойно в киоске, торгует, никого не боится – всё ему, гаду, с рук (или с иного места) сходит. Разве что, какой особо рогатый муж по физиономии съездит – дело житейское. А у меня, что ни любовь – то страсти: недоразвитый роман с Зиной, недозволенный с Аней, да ещё Физичка прицепилась.

Говорил дед, что мы сами повинны в своих бедах. Может и так, только мне от того знания не легче.

Единственным спасением в запутанном клубке из вины и глупости, представлялась Алевтина Фёдоровна, которая поможет хоть малость распустить колючие петли. Потому, ожидая окончания уроков и не искушая судьбу, засел в пионерской комнате, писал сценарий к годовщине Октябрьской Революции, боялся лишний раз выйти в коридор.

Сценарий писался плохо, грешил банальностями, а то и откровенной похабщиной, где рифмой к «победе коммунизма» на ум приходила «клизма». Мысли растекались меж вымученных каракулей, лепились к будущему визиту. Вместо необходимых и очень важных здравиц родной Партии, больше думал, как встретит меня Алевтина (она всё знает – сердцем чувствую), какие слова ей скажу и какие вопросы задам, чтобы разузнать об Ане. А ещё думал, как бы так правдоподобно показать своё сожаление, чтобы Алевтина передала о нём дочке, или даже посоветовала не держать на меня обиды.

Однако вряд ли такое возможно. Столько лет прошло с последней нашей встречи, многое изменилось. Возможно, она говорить со мной об Ане не станет. Или примется вычитывать, пенять на невозможные отношения взрослого парня со школьницей. Всякое может произойти, потому бутылку портвейна захватил: посидим, выпьем – авось смягчиться.

После пятого урока на репетицию явились пионеры. Заметив в проёме дверей мелькнувший голубой бантик, уже, было, помер, но то оказалась не Аня.

Зато пришёл хмурый Сашка, принёс листочки с её текстом. Пробубнил, что сестра передумала участвовать в концерте – ей не интересно. И он тоже не участвовал бы, но, как председатель совета дружины, не может оставить важное пионерское мероприятие.

Гном злорадно шепнул, что скоро все разбегутся: если Аня подговорит подружек, поплачется о парнях-предателях, то останемся мы с Сашкой вдвоём, да ещё несколько пацанят сознательных. А какой пионерский концерт без бантиков, без пионерских юбочек – одно расстройство гостям и педагогам.

Репетицию не затягивал. Ушёл со школьного двора всё теми же задворками. Направился в районную библиотеку, которая находилась в центре, недалеко от райкома Партии.

Открыл высокую дверь. Повеяло книжным духом – словно в детство возвратился. Только и здесь чувствовался развал, который принесли горбачевские реформы: всё обветшало, обтрепалось – книги, полки, ковровые дорожки на давно некрашеном полу.

Поднялся на второй этаж. В дальнем конце книжного зала, за столом-бюро с читательскими формулярами, увидел Алевтину Фёдоровну.

Сердце боязливо ёкнуло! Издали это была всё та же Алевтина – маленькая хранительница большого Сезама, героиня детских стыдных выдумок. Но когда бесшумно подошёл, когда, почувствовав посетителя, она подняла глаза, за стеклами очков заметил притухшие глаза, седые волоски в аккуратно уложенной причёске.

Алевтина меня узнала: брови взлетели, высокий лоб пошёл морщинками. Не ждала.

– Доброго дня, Алевтина Фёдоровна, – поздоровался, стараясь унять смятение. – Решил записаться в библиотеку.

– Здравствуй, Эльдар, – испуганно выдохнула Алевтина, разглядывая меня через стёкла очков. – Какой ты стал… большой.

– Это вам, – вынул из сумки вино, поставил на бюро.

– Спасибо! – Алевтина растерялась, взяла бутылку, примеряясь, куда бы спрятать. Сунула под стол.

Сколько ей сейчас? Тридцать пять.

Годы её, почитай, не тронули. Главное, осталось то, едва уловимое дуновение податливости, даже обреченности, что бередило детские желания. Казалось: прояви тогда настойчивость, заупрямься – покорилась бы.

Я так и делал: проявлял и овладевал – но лишь в ночных фантазиях, пачкая простыни и книги, которых она касалась ещё днём и держала в руках потом, не ведая, что они прошли священную инициацию.

Близость Алевтины защемила. Со страхом почувствовал, как из замшелых глубин прошлого просочились детские мечты, тогда нереальные, невозможные, а сейчас такие же нереальные, однако…

Уловив ересь, Гном в ужасе округлил глазки. Но в те несколько мгновений молчаливого разглядывания, в свете её синих глаз, первоначальная причина визита подтаяла, утратила былую горечь, и я уже не знал, кого больше желает мой подлый Демон.

– А почему раньше не заходил? – спросила Алевтина. – Книги читать перестал?

– Не перестал. Сейчас столько в продаже появилось! И периодики мамка навыписывала на этот год: «Огонёк», «Новый мир», «Литературную газету».

– Значит, забыл, – спокойно сказала Алевтина. – Ты не стой, садись.

Взял стул, сел напротив. Из-за высокого бюро видел только её голову и плечи, но внизу, в проёме между тумб, замечал плотно сведённые коленки, обтянутые теплыми колготами.

– В институт восстановился? – спросила Алевтина.

– Нет. Думаю в следующем году. Сейчас в школе. Пионерским вожатым.