Физичка кивнула, придвинулась, уперлась круглым коленом мне в ногу. Шерстяная юбка задралась, открывая толстые ляжки. Попытался отслониться, но стул застрял ножкой меж досок рассохшегося пола – пришлось терпеть. Физичка наклонилась, разя перегаром, проникновенно зашептала.
– Была у меня подруга в институте – Верка. В одной группе учились, в одной комнате в общаге жили. Вернее, я в нашей комнате жила, а Верка всё больше по хлопцах кочевала. Наши заучки её не любили, шлюхой обзывали, а Верка улыбалась да знала своё. Нагулялась, окрутила профессора, замуж выскочила. Сейчас в Киеве живёт, двое деток. Жизнь удалась, а?
– Каждому своё… – сказал, пытаясь отвернуться, но не сильно, чтобы не обидеть.
– Да. Каждому своё. А теперь скажи, кто из нас прав: я – учёная, одинокая, бездетная, никому не нужная, или она – шлюха? А? Ты скажи! Правду. Только не скажешь… Все вы мужики такие. Одно думаете, а другое говорите.
Физичка опять посмотрела в глаза, утробно рыкнула, положила руку мне на колено.
– Так вот, Верка как-то сказала, открыла секрет женского счастья. Говорит: Ленок, – это она меня так называла. Ленок, говорит, мужикам не нужны твои дипломы, ум и твоя душа – учись сосать, говорит. Это правда?
Маслянистые глаза немигающе уставились на меня. Что-то пытался выдавить, но лишь нечленораздельно мукнул.
– Я так и не научилась. Даже не пробовала никогда.
Опять уставилась, цапнула рукой за колено, больно сжала. К чему она клонит?!
– Ну… не это главное…
– Не бреши. По глазам вижу, что брешешь. Испугался.
Я оторвал её руку, поднялся со стула, огляделся в поисках сумки.
– Пойду, – сказал, стараясь не смотреть на Физичку. – Нужно к урокам готовиться.
– Испугался. Я знаю – что испугался. Не хочешь, чтобы я тебе… – посмотрела зло, с прищуром. – Ты ж у нас гордый. Тебе старая корова не нужна. Лучше, пусть Анечка… Она тебе сосала?
– Вы с ума сошли!
– Сошла! Как тут не сойдешь. Знаешь, как воется зимними ночами в холодной постели?!
Физичка вскочила, отшвырнула мешающий стул. Уже думал – на меня кинется. Почувствовал, как Змея внутри шевельнулась. Физичка видимо тоже почувствовала невидимую угрозу, сникла, обессилено присела на столешницу, прямо в разлитое шпротное масло.
– Ненавижу их! Малолеток! – сказала сквозь слёзы. – Отнимают мужиков. А чем она лучше меня?
– Она верит в любовь и пишет стихи, – ответил глупо, по-детски, сдерживая отвращение, гнев, жалость.
– Это ненадолго. Я тоже писала. Пошёл вон, кретин! – зашипела Физичка мне в спину, и заплакала.
На ощупь, сумрачным коридором, вышел в зябкий вечер. На душе пусто. От выпитого тошнило. Не хотелось ничего – даже Ани.
Накрутил клубок – как теперь распутать? Зачем согласился выпивать с Физичкой? Думал помиримся. Вышло ещё хуже. Теперь она в отдел образования пойдёт, в райком Партии напишет жалобу.
Пусть пишет! Мне бы домой дотерпеть, до унитаза.
Мама упрекнула, что зачастил я с «этим делом», но не расспрашивала. И так всё знает – зачем расспрашивать. Хорошо иметь маму-провидицу. Думаю, если бы совсем уж не в ту сторону направился – предостерегла. А если молчит, значит жизнь идёт по плану. Какому-то неведомому, запутанному, дурному плану, который мне не дано разгадать.
Переложив ответственность на загадочный план, завалился туманить мозги «Уллисом».
Выныривая из Дублина в городецкую реальность после очередной непонятой фразы, безнадежно мечтал, что позвонит Аня, я обо всём расскажу, объясню. Она поймёт, простит. Мы помиримся и будем ПРОСТО дружить. Пусть даже непорочно и бесполо, пока она не закончит школу. Назло страшной Формуле!
Аня не звонила.
Может самому? А если не захочет со мной говорить? Судя по всему – не захочет. Или трубку возьмёт не она, а Сашка или Алевтина Фёдоровна? Пусть. Расспрошу об Ане, о причине её обиды.
Глупо. Им-то откуда знать. Хоть Сашка, видимо, знает – в школе волчонком на меня смотрел. И что его спрошу: почему Аня не здоровается? Бред! А если с Алевтиной поговорить? Пойти к ней в библиотеку, восстановить читательский формуляр.
Уцепился за надуманное, размечтался. И раньше хотел к Алевтине Федоровне в библиотеку заглянуть, когда узнал, что Аня – её дочка. Вернее, потому и не пошёл, что она – Анина мама. Но теперь пойду.
Отшвырнул перемятые серые листки «Уллиса», завалился спать, чтобы быстрее насупило завтра.
Глава шестая
Утром пробирался в школу задворками, через давешнюю калитку. В прошлую пятницу выходил из неё как любовник, а нынче возвращался как вор: таился, кутался в капюшон, опасаясь нечаянно встретиться с Аней или Физичкой.
Гном ныл, как больной зуб, ворчал и приказывал: «Если не образумишься, то придётся менять работу, даже уезжать из Городка…».
Я знал, что Гном прав, потому не спорил. Сам виноват, сам закрутил клубок благими намерениями, а теперь его петелечки прям по сердцу прошлись, по горлу, вздохнуть не дают.