Девиация. Часть вторая «Аня»

Глаза Алевтины потускнели, на реснице блеснула слезинка, сорвалась, пробороздила щёку. Женщина вздрогнула, уткнулась лицом в сложённые на столешнице руки. Не сдерживаясь, разревелась.

Подошёл, опустился на колено, охватил Алевтину за плечи.

– Уходи, Эльдар! Не н-надо! – пытаясь высвободиться, плакала Алевтина. – Увидит кто – только хуже будет.

– Что у вас случилось?

Она подняла заплаканные глаза, шмыгнула носом.

– Меня муж избил.

– За что?

– Павлович рассказал о тебе. Выпивали они в субботу, там и рассказал. Муж возвратился злой. – Алевтина захлопала глазами, сдерживая слёзы. – Пришёл, сразу ко мне кинулся, давай трясти и выпытывать, что у меня с тобой было. А у нас ведь ничего не-бы-ло…

Уткнулась мне в плечо, задрожала, опять заплакала:

– Когда меня Павлович подвозил – спьяну начал приставать. Мол, знает, что у нас с тобою «отношения», но готов молчать, если… Ну, понимаешь. Такое мне сказать! – подняла заплаканные глаза. – Он и раньше приставал, но тогда я давала понять, что «не такая». А теперь, он считает, что «такая»…

– Я его убью!

– Оставь. Уже не надо. Больше никогда, ни с кем, у меня ничего не будет. Я решила, – сказала Алевтина, вытирая платочком глаза. – А побил меня муж заслужено – я ему в душе изменила. И телом была готова. А что этого не произошло – случайность. Или судьба.

– Причём тут…

– Молчи! Не даёт мне судьба прикоснуться к тебе. Не дала. Значит, так надо. Сначала я была рада, что у нас в пятницу НИЧЕГО не вышло. Пришлось бы врать – а я не умею. Но сейчас жалко. Даже не будет что вспомнить кроме объятий тех стыдных.

Алевтина подняла глаза, попыталась улыбнуться. Боль сквозила в том подобии улыбки.

– Зато жалеть не будете, – сказал я, удерживая слёзы. В горле разрастался колючий комок, пробирался щупальцами в нос, покалывал.

– А я б не жалела! Чтобы не случилось – не жалела. С тобой ЭТО можно. Раньше было можно.

Она потерлась щекой о моё плечо, вытерла мокрый след.

Я теснее прижал Алевтину, погладил коленку, потеребил подол. Демон утробно заурчал, оживил субботние желания, рассыпал живые картинки поверженного Карфагена. Такую – побитую, обиженную – я ХОТЕЛ её больше, чем в субботу, чем всегда!

Послать бы всех к чертям, закрыть входную дверь на замок, затянуть Алевтину-Альку в подсобку. Даже если не захочет. Сама же говорила, что не мужчина я – размазня. Вот и стану на последок мужчиной.

Уже не колеблясь, решительно сунул ладонь под платье, ущипнул бедро.

Женщина вздрогнула, недовольно посмотрела на меня.

– Ну что ты делаешь! – убрала мою руку. – Я ж не каменная. И так начудили. Всё закончилось и больше не вернётся. Не хочу, чтобы возвращалось… Уходи! Уходи от нашей семьи. От меня, от Ани. Нас судьба во времени развела. Значит, так нужно.

Я молчал. Тоже не хотел повторения пройденного. Даже боялся. У нас нет будущего, так зачем мучить её и себя.

Мы сидели до вечера, говорили. Алевтина успокоилась, слёзы высохли. Расставались как старые друзья перед долгой разлукой, на прощанье обнялись. Когда уже повернулся и пошёл к выходу, услышал за спиной:

– Спасибо тебе за эти два месяца.

Обернулся. Она стояла возле бюро: маленькая, сутулая, некрасивая, так мною и не познанная. Почувствовал, что сейчас опять расплачется. Нужно уходить – сам разревусь.

– Вам спасибо. Вы моя Первая настоящая Любовь. Ею навсегда останетесь.

– Иди! – еле слышно прошептала Алевтина, уже сквозь слёзы. – Прощай!

Не дожидаясь пока выйду, кинулась в подсобку. Хлопнула дверь.

Сердце рванулось за ней, но удержался. Мне было нестерпимо стыдно за пятничное желание разодрать её некрасивые груди, за субботние видения поверженного Карфагена и сегодняшний свербёж овладеть плачущей, несчастной женщиной. Но ещё страшнее мучили брехливые слова о настоящей первой любви, которая была лишь первым моим желанием.

Опять подтвердилась моя страшная Формула.

Хотелось выть от тоски и своей низости.

Побрёл к выходу, уже не унимая побежавших по щекам горячих капель.

Закрыл входную дверь на ключ – пусть выплачется. У меня был «свой» ключ от библиотеки, – как-то Алевтина дала, на всякий случай. Теперь тот случай наступил. Исполнив прощальную миссию, ключ стал мне без надобности. Нужно в школе Ане отдать, если она захочет со мною говорить.

Вот и ВСЁ. Хорошо, что пришёл. Точки проставлены. Александр Македонский разрубил узел. Очередное действие пьесы закончилось, актёры отыграли роли, устали. Можно опускать занавес и расходиться по домам, зализывать раны, готовиться к новому представлению. Вся жизнь – калейдоскоп. Главное не цепляться.

Говорил Дед: нельзя серьёзно относиться к жизни – она того не стоит. Нужно просто жить.

Январь 1990. Городок

Следующие дни привыкал ПРОСТО жить. Без Алевтины. Разбитое сердце замироточило рифмами о тленности подлунного мира, где всё проходит – и любовь, и страсть.

Я как заклятие повторял вечную истину, но у меня не проходило.