Девятьсот часов неба. Неизвестная история дирижабля «СССР - В6»

В наступивших сумерках стены и ворота эллинга увешали набитыми соломой мешками, чтобы смягчить удары. В который уже раз проинструктировали старткоманду, поделили на группы: гондольные, левую и правую поясные, причальную, носовую и кормовую.

И вот «Гулливера» освободили от пут, расставили людей по местам. На борт поднялся экипаж. В последний раз корабль взвесили, определив подъёмную силу, уравновесили его в воздухе, понемногу добавляя и убирая мешочки с песком-балластом.

Ворота эллинга отворились, впустив в его тёплое, уютное нутро снежные вихри, и дирижабль потащили к выходу, где тут же развернули носом к ветру и быстрей повели прочь от опасного эллинга, к центру лётного поля.

Реагируя на быстрые перемены направления ветра, стартёр сновал туда-сюда и беспрерывно подавал команды: «Правая носовая, навались!», «Левая кормовая, дай свободу!», «Вторые номера средних поясных, на причал!», «Нос на месте!», «Полный шаг!», «Бегом!», и снова: правая-левая, нос-корма. Добрались до места старта.

Улетающих провожали семьи, родственники, знакомые. Эскадра, Управление воздухоплавания, завод № 207 – все они ещё не так давно составляли единое целое, были Дирижаблестроем, и потому многие пришли туда, к дирижаблю, брыкавшемуся в порывах ветра, словно огромная дурная лошадь. Некоторых не пропустили красноармейцы-энкавэдэшники, оцепившие площадку. Здесь же кутались в плащи члены правительственной комиссии.

Начали опробовать моторы. Вдруг просигналил бортмеханик Шмельков из левой моторной гондолы: что-то не так! Оказалось, пробита прокладка насоса, и вылет снова задержали. Скверная примета. Очевидцы рассказывали, будто кто-то в толпе провожавших произнёс: «Полетели на свою погибель» [26, с. 67].

Пока чинили мотор, огромная стартовая команда в 650 человек, какой никогда не видывала Эскадра, крепко держала верёвки, не давая кораблю вырваться и сейчас же умчаться в небо.

Наконец механики доложили: порядок. Не исключено, что Гудованцев выслушал произнесённое Микояном короткое напутствие, глядя на наркома сверху вниз из открытых дверей кабины, которую поддерживали на метровой высоте: именно так следовало бы поступить, чтобы предотвратить случайный удар о землю.

Кораблю дали всплывную силу, сбросив десяток-другой балластных мешочков, и командир крикнул стартёру: к взлёту готов! Выдернули из колец поясные верёвки. Поздно было раздумывать, сомневаться, советоваться. Прозвучали три протяжных свистка боцманской дудки стартёра – команда «Отдай дирижабль!».

Расположившиеся по левому борту операторы крутили ручки кинокамер.

В 19:40, уже в темноте, «СССР-В6», тяжело гружённый топливом и маслом, провизией и снаряжением, амбициями и страхами, надеждами и страстями, всплыл над лётным полем Долгопрудной в сырое, зябкое подмосковное небо.

По просьбе киношников прожекторá ещё с минуту выхватывали световыми пятнами из темноты опознавательный знак корабля и эмблему Осоавиахима на оболочке – для хроники.

За пять минут до этого в Москве прочли радиограмму, отправленную со Шпицбергена: «…аэродром на берегу бухты Кольбея готов. Могу принять экспедицию. Прошу распоряжения. Сообщите мне, когда будет экспедиция. Богачек»[217].

Шпицберген ждал. Но сначала предстояло добраться до Мурманска, а потом выполнить задачу в Гренландском море.

Москва – Петрозаводск и далее

Полтора часа после взлёта дирижабль кружил в воздухе неподалёку от Долгопрудной. Нужно было устранить девиацию магнитных компасов и построить кривую радиодевиации для «Фэйрчайлда»[218].

Первую радиограмму в адрес правительственной комиссии радист Чернов передал с борта дирижабля в 20:50[219]:

20:50. Комиссии. Находимся над Химками, определяем девиацию. Всё в порядке. На чьё имя прикажете адресовать радиограммы? Гудованцев[220].

Вахту у моторов с момента взлёта и до полуночи несли бортмеханики Кондрашов, Шмельков и Никитин – соответственно в правой, левой и кормовой гондолах.

В 21:05 комиссии отправили следующую радиограмму:

21:05. Легли на курс Бежецк[221]. Путевая скорость 53 километра в час. Воздушная 72 километра. Гудованцев[222].

Из штаба перелёта поинтересовались, достаточно ли метеосводок, которые передают для дирижабля ГАМС (Главная авиаметеорологическая станция ВВС РККА) и метеослужба Ленинграда. Гудованцев ответил: на участке до Мурманска этого хватит.

Вахта по наблюдению за материальной частью корабля с вылета до 4 часов ночи легла на плечи Устиновича. Его сменил Коняшин, который стоял до 10 утра, а пока, в первый час полёта, тоже не спал – ходил и лазил по кораблю, снова и снова осматривая его. Тем же самым занимался и Почекин.