В 22:23 последовала радиограмма в адрес комиссии:
Экипаж приводил в порядок разнообразное имущество, спешно погруженное на борт в последние сутки, – его проверяли, сортировали, раскладывали. Делалось это с осторожностью, чтобы не нарушить хрупкую центровку корабля, что грозило в полёте самыми неприятными последствиями.
В ту ночь было необычно тепло не только в Москве, но и на всём пути до Петрозаводска и даже дальше на Север, до Кеми. По данным метеостанций, температура не опускалась ниже –3 °C. В пассажирской каюте работала недавно опробованная каталитическая печь[224]
, поддерживая температуру около +15 °C – вполне достаточно, чтобы не замерзать.В 23:30 Гудованцев радировал, что дирижабль прошёл Московское море – Иваньковское водохранилище.
В полночь на вахту заступила новая смена бортмехаников: Кондрашова сменил Матюнин, Шмелькова – Бурмакин, а Новиков отправился в самую дальнюю, кормовую гондолу, отпустив на отдых Никитина. Смена произойдёт снова в 4 часа утра. Строгое соблюдение этого порядка до самого конца полёта дало шанс спастись именно тому составу бортмехаников, который в момент столкновения нёс вахту в гондолах. Случись катастрофа на полчаса позже, и мы могли бы увидеть в списке выживших три другие фамилии.
Пока менялись бортмеханики, Гудованцев продолжал бодрствовать. Третьи или уже четвёртые сутки он отдыхал только урывками? В 0:17 от него ушла на землю радиограмма:
На машинописном тексте этой радиограммы Микоян собственноручно начертал:
Чтобы преодолеть 215 километров до Бежецка, потребовалось 5 часов 40 минут. Из-за сильного встречного ветра средняя путевая скорость составила всего лишь около 38 километров в час.
Устинович перед тем, как уйти отдыхать, обошёл корабль с инспекцией, заглянул в моторные гондолы. У Новикова в кормовом моторе отказал аэротермометр выходящего масла, на маслобаке появились небольшие потёки. Бак заделали, в Мурманске предстояло заварить течь и заменить термометр, а пока бортмеханик должен был аккуратно контролировать температуру масла рукой.
В следующий раз Чернов вышел в эфир в 5:07 с радиограммой:
Путевая скорость оставалась низкой. Сохранись она на том же уровне – путь до Мурманска занял бы почти двое суток.
Радиограмму отправил Паньков, к этому времени сменивший Гудованцева. По свидетельству Почекина, ночью пилотские вахты распределялись так:
Значит ли это, что командир № 1 наконец-то позволил себе несколько часов сна? Совсем не обязательно. Тот же Почекин рассказал, что
К утру дирижабль прошёл около четверти пути до Мурманска и в 7:00 был у станции Бабаево на железной дороге Ленинград – Волхов – Череповец, в 400 километрах от Долгопрудной. Стоявший на командирской вахте Паньков радировал в штаб комиссии: путевая скорость 43 километра в час, ветер встречно-боковой 37 километров в час, видимость хорошая.
Средняя путевая скорость за всё время полёта к этому моменту составила около 40 километров в час. Ветер снижал её больше чем в два раза против той, которую могли обеспечить три мотора, работающие на 1000 оборотов в минуту, и упорно не хотел меняться.