Девушка из лаборатории. История о деревьях, науке и любви

Другие — и Билл в их числе — похожи на импрессионистов в своей уверенности, что с каждым «мазком» нужно работать отдельно: иначе не составить представления о целом. Они — «делители», потому что разделяют мельчайшие детали, разнося их во время работы по категориям. Единственный способ по-настоящему толково проанализировать почву — это посадить объединителя и делителя в одну яму и предоставить им выяснять отношения до тех пор, пока они не сойдутся на том единственном, что устроит обоих (и потому будет верным). Предоставленный сам себе, объединитель будет три часа копать, за десять минут разметит горизонты и отправится заниматься другими делами. Предоставленный сам себе делитель выкопает яму, и больше вы его не увидите, потому что он свернется внутри калачиком и впадет в созерцательный транс. Именно поэтому они приносят пользу только во взрывоопасном дуэте. Вместе они составляют великолепные карты — но, возвращаясь из экспедиции, обычно отказываются друг с другом разговаривать.

После того как исследователям наконец удается прийти к соглашению по поводу разметки, из каждого слоя берется образец, который затем помещается на брезент и подвергается великому множеству химических экспериментов, позволяющих определить его кислотность, содержание солей, питательные характеристики и постоянно растущий список других качеств. В конце дня вся информация переносится на доску в виде графиков или рисунков, а участники начинают обсуждать, как сумма видимых и химических свойств почвы влияет на ее плодородность. «Плодородность» — это, несомненно, самый внушительный и неточный термин, существующий во всех науках вместе взятых.

В идеале образовательная экспедиция длится около недели. Каждый день ее участники описывают новые образцы, а потом преодолевают 200 километров, чтобы встать лагерем на новой точке. Пяти дней и примерно 1000 километров достаточно, чтобы студенты поняли, как сильно разнятся почвы в зависимости от ландшафта, и настроились на необходимость думать и исследовать, что критически пригодится им в работе. К концу поездки они либо влюбляются в наше дело, либо проникаются к нему лютой ненавистью — а это уже позволяет им определиться со специальностью в целом.

Пять дней в грязи дают студентам больше, чем год в аудитории, — а значит, во время подобных вылазок я делаю нечто гораздо более важное и нужное. Поэтому мы с Биллом отмотали сотни и тысячи километров в полевых экспедициях.

Билл — самый терпеливый, заботливый и внимательный учитель из тех, кого я встречала. Если понадобится, он часами может сидеть со студентом, чтобы помочь ему или ей выполнить всего одно задание. Он не боится самого сложного, что выпадает на учительскую долю: не просто излагает факты из учебников, а становится за устройство и своими руками заставляет его работать, показывая, как его можно сломать, а потом починить. Студенты звонят ему в два часа ночи, если им что-то не удается, и измученный Билл возвращается в лабораторию (впрочем, нередко он и не успевает оттуда уйти). Вдобавок он без устали подтягивает более слабых учеников — даже после того, как я отчаялась и записала их в число безнадежных лодырей.

Конечно же, ребята двадцати лет от роду воспринимают все это как должное. Лишь единицы в итоге осознают, что их диссертация — в немалой степени заслуга Билла. Существует также самый быстрый и простой способ вылететь из моей лаборатории: нужно открыто проявить к Биллу неуважение. Меня можно называть как угодно, но он — куратор студентов, и их поведение должно этому статусу соответствовать. Сам же Билл на каждого из своих подопечных жалуется с неизменным насмешливым презрением — только для того, чтобы на следующий день кинуться спасать их от самих себя.

Примерно в пять вечера того дня в южной Джорджии — технически, это был тот же день, когда мы ели кнедлики, — яма была закопана, а наше оборудование собрано. В Уэйкроссе мы сделали остановку, чтобы пополнить запасы горючего и конфет. Пока шел спор, где лучше — в баре Hershey или в Starbursts, — к нам подошел Кнедлик и сказал:

— Не хочу больше смотреть на Стаки. Надоело. К тому же он, по-моему, пугает Ребу.

В каждой полевой экспедиции мы выделяли время на одно «развивающее» занятие, и Кнедлику не хотелось опять ехать в место, куда мы заезжали обычно, работая в этой области. Имя Стаки носил окаменелый пес, выставленный в музее «Мир южных лесов», — экспонат куда более необычный, чем может показаться. Согласно проведенной палеонтологической экспертизе, это останки собаки, которая, «вероятно, погнавшись за добычей», забежала в полый древесный ствол, застряла в нем и погибла. Дерево окаменело, а собака внутри мумифицировалась, воспроизведя в вечности сценку из «Тома и Джерри».