Девушка из лаборатории. История о деревьях, науке и любви

Вдобавок у микроавтобуса не было задней передачи — поэтому парковаться надо было так, чтобы иметь потом возможность выехать передом. Если же перед тобой успевал припарковаться кто-то еще, ты не мог сдвинуться с места, пока не уедут они. Первой передачи у микроавтобуса тоже не было, так что для старта необходим был легкий уклон, а чтобы завести машину утром, нужно было сначала ее подтолкнуть. Самым паршивым оказалось то, что стартер не работал при теплом двигателе, — поэтому, где бы ты ни остановился, нужно было подождать минимум три часа, пока мотор остынет и можно будет снова его запустить. Заправка также была сопряжена с риском, поскольку выключать двигатель на это время было нельзя. Обычно я без страха наблюдаю, как люди заливают в бак топливо, — однако, когда Билл начинал размахивать заправочным пистолетом над искрящим двигателем, при этом не выпуская сигарету изо рта, у меня неизменно учащался пульс.

Около четырех часов утра мы наконец добрались до смотровой площадки водохранилища — хотя, если говорить начистоту, смотреть с нее было абсолютно не на что. Билл заехал на небольшой холмик и остановил машину (но не двигатель) так, чтобы ее бампер был направлен чуть вниз.

— Тут нормально? — спросил он, положив руку на ключ зажигания. Это был код: на самом деле, прежде чем заглушить мотор, он интересовался, готова ли я провести здесь ближайшие три часа.

— Мы ушли к водохранилищу, чтобы жить разумно, — тем же кодом согласилась я, исказив цитату из Торо. Билл называл водохранилище «местечком для уик-эндов», поскольку технически оно представляло собой водоем, обсаженный деревьями, и практически не патрулировалось в выходные. В безжалостном дневном свете водохранилище являло собой уродливый квадратный резервуар, обнесенный четырехметровым, кое-где насквозь проржавевшим забором. Вокруг боролись за жизнь несколько старых потрепанных деревьев, увитых и задавленных кудзу.

Билл выключил зажигание, вытащил ключи и махнул ими вперед:

— Волосы там.

— Где? — переспросила я, не вполне понимая, куда он показывает.

— Там, — повторил Билл и кивнул на большое амбровое дерево, которое росло в паре метров от машины.

Я выбралась наружу и подошла ближе, уже догадавшись, что он имеет в виду пустое дупло в стволе.

— Просто протяни руку, — подбодрил меня Билл.

Я остановилась и какое-то время размышляла.

— Нет, — решила я наконец. — Наверное, не буду.

— Да что не так-то? — с раздражением поинтересовался Билл. — Как будто для парня сбрить волосы и спрятать их в дупле дерева на окраине города — это странно. Боже, да ты ненормальная.

— Знаю, знаю. Дело не в тебе, а во мне, — уступила я, а потом замолчала, разбираясь со своим подсознанием. Найдя наконец лучшее объяснение, на которое была способна, продолжила: — Мне просто не нравится, что такую огромную часть тебя можно вот так легко отрезать и выбросить.

— Бу-бу-бу, — передразнил меня Билл, хотя в голосе его звучало напряжение. — Естественно! Мне это тоже не нравится. Именно поэтому я их тут и спрятал. Святые угодники, я же не варвар какой-нибудь.

С этими словами он сам сунул руку в дупло и извлек оттуда огромную охапку черных волос. Затем поднял ее над головой, под свет жужжащей флуоресцентной лампы, которая венчала изрисованный граффити столб, и потряс этой копной. Я молча на нее уставилась.

— Они великолепны, — заключила я в итоге — вполне искренне. Меня действительно впечатлило и то, какими блестящими были эти волосы, и их количество. Со стороны казалось, наверное, что Билл машет кому-то на прощание, используя вместо положенного в таких случаях платочка дохлую кошку.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Теперь, сбривая волосы, Билл каждый раз запихивал их в то же дупло; иногда, поздно ночью, мы наносили им визит. Это был очень умиротворяющий ритуал, хотя я была уверена: рано или поздно один из нас сунет туда руку и будет укушен недовольным енотом.

В Ночи Посещения Волос мы обычно усаживались на берегу водохранилища и сочиняли детскую книжку о жизни Билла (последняя, по нашему общему мнению, являла собой изумительно неподходящий материал для такого рода литературы). Этот шедевр должен был называться «Прожорливое дерево». Главным в нем был образ древа-родителя, которое медленно пожирало своих отпрысков, не в силах противостоять растущей алчности. В середине книги Мальчик, едва достигший пубертатного возраста, приходил к Дереву, чтобы найти в его ветвях укрытие от жестокого мира взрослых. «Вижу, у тебя на груди начали расти волосы, — сказало ему Дерево, а потом буднично приказало: — Сбрей их и отдай мне».