Девушка, которая взрывала воздушные замки

На несколько секунд они встретились глазами. Лисбет взглянула на него бегло, не задерживая на нем взгляда, но не проявила никаких признаков узнавания, зато внимательно изучила яркие синяки, покрывавшие щеку и висок Микаэля, и хирургический пластырь на его правой брови. На какую-то долю секунды Блумквисту показалось, что он видит в ее глазах намек на улыбку. Но Микаэль не был уверен, привиделось ему это или нет.

Потом судья Иверсен постучал по столу. Судебный процесс начался.

В общей сложности вступительная речь прокурора Экстрёма, перечислившего все пункты обвинения, заняла тридцать минут.

Все журналисты, кроме Микаэля Блумквиста, старательно всё записывали, хотя заранее знали, в чем Экстрём собирается ее обвинить. Микаэль уже изложил свою версию событий и явился в суд только для того, чтобы обозначить свое присутствие и встретиться взглядом с Лисбет Саландер.

Экстрём произносил свое вступительное слово чуть более двадцати двух минут. Потом настала очередь Анники Джаннини. Ее реплика заняла тридцать секунд. Ее голос не дрожал.

– Со стороны защиты мы отклоняем все пункты обвинения, кроме одного. Моя подзащитная признает свою ответственность за незаконное ношение оружия, а именно баллончика со слезоточивым газом. По всем остальным пунктам обвинения моя подзащитная отрицает свою ответственность или преступный умысел. Мы докажем, что утверждения прокурора несостоятельны и что моя подзащитная стала жертвой грубых правонарушений. Я буду требовать признания моей подзащитной невиновной, отмены постановления о ее недееспособности и ее полного оправдания.

Репортерский корпус вздрогнул. Наконец-то стратегия адвоката была изложена – и оказалась для репортеров полной неожиданностью. Многие из них предполагали, что Джаннини сошлется на психические отклонения обвиняемой и постарается таким образом снять с нее ответственность.

Микаэль заулыбался.

– Вот как, – сказал судья Иверсен.

Он что-то записывал, а потом взглянул на Аннику.

– Вы закончили?

– Да, ваша честь.

– Хочет ли прокурор что-нибудь добавить? – спросил Иверсен.

Прокурор Экстрём потребовал, чтобы дело слушалось за закрытыми дверями. Он сослался на то, что речь идет о психическом состоянии, благополучии и правах отдельной личности, а также о деталях, которые могут причинить ущерб системе безопасности государства.

– Я полагаю, вы намекаете на так называемую историю Залаченко? – уточнил Иверсен.

– Совершенно верно. Александр Залаченко прибыл в Швецию как политический беженец, которому требовалась защита от диктатуры. И хотя господин Залаченко скончался, некоторые детали и события, связанные с его личностью и судьбой, по-прежнему носят секретный характер. Поэтому я настаиваю на том, чтобы судебное разбирательство проходило за закрытыми дверями… Я требую соблюдать требование неразглашения частной и служебной тайны.

– Я вас понимаю, – сказал Иверсен, нахмурив лоб.

– Кроме того, значительная часть разбирательства будет затрагивать вопросы, связанные с опекунством над обвиняемой. На повестке дня будут вопросы, которые в обычной ситуации почти автоматически объявляются секретными. Поэтому я прошу о закрытом слушании из сострадания к обвиняемой.

– Как относится к такому требованию адвокат Джаннини?

– Что касается нас, то мы не возражаем.

Судья Иверсен немного подумал, посовещался с юридическим консультантом и затем, к досаде присутствовавших журналистов, объявил, что согласен с требованием прокурора. В результате Микаэль Блумквист в числе прочих покинул зал.

Драган Арманский дожидался Блумквиста у подножия лестницы ратуши. Стояла адская июльская жара, и Микаэль почувствовал, как под мышками начали расплываться два влажных пятна. Как только он вышел из ратуши, к нему приблизились два охранника. Они кивнули Арманскому и приступили к изучению окружающей обстановки.

– Мне непривычно повсюду разгуливать с телохранителями, – сказал Микаэль. – А во сколько мне это обойдется?

– Фирма берет расходы на себя, – ответил Арманский. – Я лично заинтересован в том, чтобы вы остались в живых. В последние месяцы мы выложили pro bono[83] примерно около двухсот пятидесяти тысяч крон.

Блумквист кивнул.

– Кофе? – предложил он, показывая в сторону итальянского кафе на Бергсгатан.

Арманский кивнул в ответ.

Микаэль заказал себе кофе латте, а Арманский себе – двойной эспрессо с чайной ложкой молока. Охранники сели за соседний столик, попивая колу.

– Итак, закрытое слушание, – констатировал Арманский.

– Этого следовало ожидать. Что, кстати, неплохо – так нам будет проще управлять информационными потоками.

– Да, нам в принципе все равно, но прокурор Рикард Экстрём все меньше и меньше мне нравится.

Микаэль согласился. Они пили кофе, глядя на ратушу, где решалась судьба Лисбет Саландер.

– Последний рубеж, – произнес Микаэль.

– Она к нему неплохо подготовлена, – утешил его Арманский. – Должен признаться, что мне очень понравилась твоя сестра. Когда она начала излагать свою стратегию, я решил, что она шутит, но чем больше я вдумываюсь, тем более разумным мне все это представляется.