Девушка в бегах

– Слушай, мне и правда стоило сказать тебе, что я за тобой следил, ясно? Я собирался сделать это на заправке, до того, как появился полицейский. Не потому, что думал, что ты узнаешь, но потому, что хотел, чтобы ты знала все – даже если бы ты отреагировала так, как сейчас. Не знаю, как еще сказать тебе, что я прошу прощения. Я даже больше не знаю, что на самом деле правда. – Теперь он говорит быстрее, и я слышу панику в его голосе. Он снова много двигается, дергается, и я почти уверена, что его руки по-прежнему вытянуты в стороны – он пытается найти мои, чтобы простое прикосновение напомнило ему, что он не один в темноте.

– Кэйтелин? – Он пытается говорить громче, но срывается на шепот. – Кэйтелин!

– Тебя услышат.

Мой голос звучит так, будто я вот-вот заплачу, и я ненавижу себя за это.

Убеждая себя, что делаю это только для того, чтобы он замолчал, я поднимаю руку и позволяю ему ухватиться за нее. Он шумно выдыхает. Его дыхание становится ровнее, и он снова начинает говорить.

– Я и раньше не был уверен, виновата ли твоя мама, но теперь я правда не знаю. Если Дерек – твой отец, то все, что Эбботы рассказали о случившемся в ночь его смерти, – ложь.

Все мысли, которые я держала под замком с того момента, как нашла дедушку, обрушились на меня. Я и так стояла спиной к стене, но теперь я прижимаюсь к ней еще сильнее, не обращая внимания на то, что это движение отзывается вспышкой боли в ушибленных ребрах. Высвободив ладонь из пальцев Малькольма, я обхватываю себя руками.

Я не стану устраивать истерику у него на глазах. Не стану. Но легкие наполняются воздухом и выталкивают его все быстрее и быстрее, и я знаю, что по моим щекам течет не пот. Если бы мама была здесь, я бы смогла собраться. Я бы злилась, кричала, устроила бы самую дикую, самую громкую ссору, драку похлеще той, которую я учинила, когда обнаружила, что она поставила на мой телефон шпионские программы. Хуже, чем в тот раз, когда я заметила ее машину рядом с домом моей подруги Эйприл Ланкастер, когда я впервые отправилась в гости с ночевкой.

Возможно, все, что я знала о себе, окажется ложью. Мое имя, мой возраст, даже имя моего отца. Последняя мысль заставляет меня корчиться от боли. Когда я думаю о папе, я не представляю себе молодого человека с волосами песочного цвета и белозубой улыбкой, плывущего на парусной лодке, названной его именем. Я думаю о мужчине, чье дыхание постоянно пахло кофе, у которого был небольшой живот. О мужчине, который относил меня в кровать, когда я засыпала за просмотром телевизора.

Все ложь. Все ложь. Все.

Возможно, Малькольм начал сомневаться насчет маминой вины, а вот я больше не уверена в ее невинности.

Малькольм подходит ближе, так что наши плечи соприкасаются, и я не отталкиваю его. Присутствие другого человека рядом тут же успокаивает его, но сама я при этом чувствую, как каждый мой атом постепенно истончается, распадается на части, превращается в ничто.

– Нам нужно выбираться отсюда.

Я не отвечаю.

– Ты что-то заметила, когда нас тащили сюда?

Еще больше молчания.

– Кэйтелин? Ну же. Ты не можешь сдаться сейчас.

Но я могу. Я опускаюсь на землю, и Малькольму остается только повторить это движение.

– Нет-нет-нет-нет, – шепчет он. – Тебе все еще нужны ответы, верно? Ты по-прежнему хочешь выяснить, что случилось. У тебя есть снимок УЗИ и вот эта вещь, – я дергаюсь, когда его пальцы касаются моей шеи и он вытаскивает из-под рубашки мою цепочку, – которая доказывает, что «девушки-подростка, которая была без ума от любви и пошла на убийство, когда ее чувства отвергли», никогда не существовало. По меньшей мере в истории твоей мамы скрыто куда больше, чем рассказывают Эбботы. Он собирался жениться на ней.

В том, как Малькольм произносит последнюю фразу, есть что-то странное, и несколько часов назад я бы зацепилась за это, но теперь я просто не обращаю внимания.

– Она лгала обо всем, а ты ей теперь веришь? – спрашиваю я. – Или даже не ей. Это не она пыталась убедить тебя в своей невиновности. Она бросила меня, пообещала, что я буду в безопасности, и так и не вернулась. Возможно, правда в том, что она убегает, даже от меня, потому что она виновна.

– Ты в это не веришь.

– Не знаю, во что я верю. – Произносить это очень больно, потому что это правда.