Девушка в зеркале

Денег уже не видать. Даже если у меня получится убедить дядю Колтона оставить мне бумаги, то Адам их еще не подписал, и в любом случае деньги отправятся не на мой личный банковский счет. Они уйдут в «Ромен трэвел», поскольку в этом браке всем командует Адам. Совсем недавно казалось, что по этому поводу стоит расстраиваться. Теперь мне на это совершенно плевать.

– Может, мне позвонить твоему брату? – спрашивает Колтон. – Сказать ему, что Эстер неважно себя чувствует?

– Нет, – бормочу я. Вытаскиваю свой телефон и обновляю папку «Входящие» в электронной почте, но там нет ничего от Бена. При этой отсрочке приговора у меня невольно вырывается всхлип. Я все на глазах теряю, но предательство брата стало последней каплей.

– Все с ней будет хорошо, зайка, – утешает меня дядя. – Они сказали, что все пока нормально. Я побуду здесь с тобой, пока они не скажут, что ее можно повидать.

– Спасибо, – говорю я, – но сейчас мне лучше побыть одной.

Колтон делает еще несколько бесполезных предложений хоть как-то помочь, после чего ускользает.

Это мой последний шанс. Мне нужно вырваться на свободу.

Опускаюсь на стул и прокручиваю список контактов Саммер на букву «Н». Здесь нет никакой Нандини Редди, вообще ни одной Нандини. Но есть Нина Редди. Та самая медсестра, которая постоянно заклинала Саммер не привлекать Скайбёрд в качестве акушерки. Я представляла себе миниатюрную блондинку, русскую или испанку, но когда щелкаю на фотке профиля, увеличивая ее, то вижу красивое лицо в окружении черных волос, густую подводку глаз. Она. Нандини – это Нина.

Нахожу письма от Нины в «корзине» электронной почты. Что некогда казалось грубым вмешательством в мою личную жизнь, теперь видится мне убежденной прямотой близкой подруги. Хотя я удалила все ее имейлы и заблокировала номер, с которого проходили эсэмэски, слова Нины проникают мне прямо в сердце. Я знала, что Скайбёрд – это катастрофа. Если б я пошла на эти домашние роды, где была бы прямо сейчас Эстер? Мне следовало только поблагодарить Нину, что вовремя предостерегла.

Читая письма Нины, то и дело переключаюсь на папку «Входящие», все обновляя и обновляя ее, дожидаясь сообщения Бена, требований Бена. Письма так и нет, но, раз десять проверив почту, я уже знаю правду.

Никуда я не уеду. Буду оставаться в подвешенном состоянии до самого горького конца.

Мне никак не обмануть столько народу одновременно. Они сорвут с меня маску. Вот в чем этот конец. Но я не могу уехать.

Не могу бросить своего ребенка.

Глава 20

Ночное небо

– Миссис Ромен, можете пройти к ребенку.

Медсестра приглашает меня последовать за ней. Из родильного отделения выходим вместе. Немного отстаю, пытаясь запоминать маршрут, когда она поворачивает то в одну сторону, то в другую. Наконец мы оказываемся перед двойными дверями, и я читаю надпись на табличке. «Отделение патологии новорожденных». Пришли.

Толкаю двери, но они не открываются. Медсестра проводит карточкой по панели сбоку. Щелкает автоматический замок.

– Сегодня вам выдадут родительскую карточку, – говорит она, пока мы проталкиваемся в двери. – Не забывайте про антисептик.

Медсестра выдавливает какую-то жидкость из бутылочки, укрепленной на стене, протирает руки. Я делаю то же самое.

Проходим еще по нескольким коридорам. Мельком ухватываю взглядом крошечных недоношенных младенцев в стеклянных ящиках – какие-то высокие аппараты громоздятся над ними, помигивая и попискивая. Запах антисептика смешивается с душком скисшего молока.

Кто из этих младенцев Эстер? Жутко боюсь не узнать ее.

Гомон голосов. Ко мне устремляются со всех сторон одновременно. «Саммер! С возвращением! Так рада тебя видеть! Прости, что не при лучших обстоятельствах!»

Все накидываются на меня. Обнимают, хватают за руки, гладят по спине.

Теряю дар речи. Теряю ясность мысли. Надо бы украдкой скользить взглядом по бейджикам, прислушиваться к именам. Но не могу.

– Где мой ребенок?

Это вызывает новую волну криков. Все пятятся назад, бормоча извинения.

– Ладно, пока оставим тебя в покое, – обещают мне.

Медсестра ведет меня дальше.

Эстер замечаю моментально. Она лежит в инкубаторе, подсоединенная к путанице трубок и кабелей. Такая милая, беззащитная и безошибочно моя.

– Прости меня, малышка, – шепчу я.

Нина поблизости, постукивает пальцами по тачскрину. Приветствует меня печальной улыбкой.

– Сатурация у ребеночка пошла вверх, – говорит она.

Что это значит? Это явно важная новость, только вот хорошая или плохая?

– Хм-м, – неопределенно мычу я, настроив тон на оба варианта.

– Кислород девяносто восемь, пульс около ста двадцати.

– Хм-м…

Она берет меня за руку.

– К вечеру снимем ее с ИВЛ.

– Нет! – кричу я. – Пожалуйста! Разве нельзя что-нибудь еще сделать?

Молчание. Нина таращится на меня.

– Саммер, сейчас едва ли подходящее время для шуточек.

Больше и слова не произнесу. Не имею ни малейшего понятия, что происходит. Почему они снимают мою дочь с этой самой ИВЛ? Она вот-вот умрет? Или ее выписывают?

Мне просто надо знать.

– Пожалуйста, объясни мне все, как будто я не медсестра, – прошу я. – Почему ты хочешь снять ее с этой штуки?