Девушка в зеркале

– Примерно в четырех милях к югу от Кэрнса! – вопит он. – Прохожу мыс, так что связь может оборваться. Ветерок довольно свежий. Лодка реально прёт! Как Эстер?

– Отлично, – говорю я. Все не могу решить, сказать ему, где я, или нет. Тарквин сонно притулился к моему плечу, но если он очухается и заговорит, объяснения неизбежны. Пытаюсь изобразить усталость.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Они велели мне как следует отдохнуть.

– Жду не дождусь, когда опять тебя увижу, малыш! – Адам дает отбой, и шум резко обрывается.

Здесь должна быть Аннабет, но где? Она никогда не оставляет Тарквина одного.

– Где баба? – спрашиваю я.

– Нету, – говорит Тарквин.

Звоню Аннабет. Она моментально отвечает и с ходу забрасывает меня вопросами про Эстер. Едва прорываюсь сквозь ее словесный понос.

– Разве Адам не собирался забросить тебе вечером Тарквина?

– Что? Нет. С какой это стати?

– Мама, я все знаю про «Вирсавию», – многозначительно говорю я. – Я знаю, что Адам сейчас перегоняет ее для меня.

Аннабет начинает восхищаться, какой все-таки замечательный муж Адам, перемежая свои восторги замечаниями, что пускаться в плавание в одиночку малость безрассудно с его стороны.

Наверное, он нашел няньку. Медленно поднимаюсь по висящим в воздухе ступенькам ажурной лестницы, сгибаясь под весом Тарквина и послеродового недомогания. Позволяю Аннабет трещать дальше, надеясь, что она сболтнет что-то, что заполнит для меня пустые места.

На противоположной от хозяйской спальни стороне лестничной площадки дверь в детскую настежь распахнута. Мы еще не покупали младенческую кроватку, но кроватка уже здесь, и она не Тарквина – с иголочки новенькая, только из магазина. Захожу, чтобы посмотреть получше. Кроватка застелена, с простынями и одеялком. Все украшено маленькими красными розанчиками.

Роузбад.

– Адам, должно быть, решил взять Тарки с собой, – продолжает тарахтеть Аннабет. – Я уверена, что на яхте до сих пор остался манежик.

Моя мать взахлеб говорит про свою новую внучку. Она уже начала плести розовые кружева для крестильного платьица, и как я думаю, не слишком ли жарко для вязаных пинеточек?

Наша с Адамом спальня пуста. Подхожу к гардеробу, ставлю Тарквина на пол и вытаскиваю свою старую дорожную сумку. Тарквин устал – он цепляется за меня, потирая глаза.

Становлюсь на колени и открываю сумку. Мой телефон прямо на поверхности, лежит на куче завонявшихся шмоток вместе с зарядным устройством. Подползаю к стенной розетке и включаю его. Экран освещается.

– Мне пора, мам, – говорю я в трубку и отключаюсь. Сажусь по-турецки рядом с розеткой. Тарквин на четвереньках ползет по комнате ко мне, словно это какая-то игра. Забирается ко мне на колени и зевает.

– Дзиния, – говорит он. – Дзиния.

Это слово превращается у меня в голове в имя. Вирджиния. Ну конечно!

– Так за тобой Вирджиния присматривает, Тарк?

– Дзиния.

Ну естественно, Адам вполне мог попросить Вирджинию посидеть с Тарком! Она, должно быть, провела здесь прошлую ночь. Я еще не заглядывала в гостевую спальню – та на первом этаже, возле гаража. Вирджиния наверняка пялится в какой-нибудь ролик на «Ю-тьюбе», не обращая внимания на время, или спит.

Не стоит сообщать ей, что я здесь. Пока не стоит. Пожалуй, получится выскользнуть обратно, не ставя ее в известность.

– Давай-ка спи, малыш, – мурлычу я. Впервые в своей жизни Тарк делает то, что велено. Растягивается у меня на коленях и закрывает глаза.

Одной рукой глажу его по волосам, другой включаю телефон. Щелкаю на значке приложения электронной почты. Ничего себе циферка: 208! Двести восемь новых писем, начиная с апреля. Большинство – от одного и того же отправителя. От Бена.

Руки дрожат, когда я открываю самое свежее письмо, датированное сегодняшним днем.

Наверное, ты гадаешь, зачем я посылал тебе все эти сообщения. Нет, ничего я не подозревал. Это было просто нечто вроде психотерапии, полагаю. Непохоже, чтобы у меня было еще с кем поговорить.

Я хочу, чтобы ты знала: я не ненавижу тебя. Я всегда думал, что это Саммер получит бабло, но, по-моему, ты типа как заслужила эти деньги. Просто дело в том, что я не могу во всем этом участвовать.

Сегодня ближе к вечеру я собирался выпить с Ноем пивка, и, полагаю, все-таки выпью, но потом улечу обратно в Нью-Йорк, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Я хочу, чтобы знала: я никогда тебя не выдам. И что ты самая большая тупица, какую я только встречал.

Люблю тебя вечно,

Бен