Его бестолковая речь прозвучала настолько странно, что Тине оставалось только ехидничать помаленьку. Раз уж добиться внятного объяснения невозможно, она попробует просто вывести его из равновесия.
Он-то ее вывел!
— Ты все-таки ешь! — выдохнул Олег.
— Не делай вид, что мой аппетит волнует тебя больше всего на свете!
— Так и есть. Но я хотел поговорить о другом.
Тина в притворном ужасе замахала руками.
— Не надо. Мне кажется, мы уже достаточно наговорились. Если ты хочешь объяснить свои последние слова, пожалуйста, но ничего больше я слушать не желаю, и сама разговаривать не хочу. Ну?
— Ну?
— Будешь объяснять?
— Что?
— Ладно, проехали.
— Ты плакала? — спросил он внезапно.
Тина едва не подавилась.
— Я?! Плакала?! С чего вдруг?
— Вот и мне интересно. Что ты таращишься? Я же вижу, веки красные и губы, как будто ты целовалась. Тут не с кем целоваться.
— А может, я проводника подцепила? — сощурилась она.
Морозов отмахнулся:
— Значит, не скажешь?
— Что?
Откуда слезы?
— Из глаз! — отрезала Тина.
Олег скривился и быстро подошел к ней, встал вплотную.
— Я тебя обидел? Или курица невкусная, и поэтому ты расстроилась?
— Курица выше всяческих похвал, — в подтверждение своих слов она с урчанием впилась в ножку.
— А я?
— А тебя я еще не раскусила, — пошутила Тина и поперхнулась.
Олег протянул стакан с водой. Подождал, пока она придет в себя, и спросил серьезно:
— Ты со мной заигрываешь?
— Я тебя презираю, — с той же серьезностью посмотрела ему в глаза Тина.
— Конечно. У тебя есть причины, — Олег опустил голову.
— Вот именно. Извини, я честно старалась придерживаться легкомысленного тона и безопасных тем для беседы, но ничего не получается. Давай лучше помолчим, хорошо?
— Безопасные темы? А кто рассказывал о собственной могиле?
Тина поежилась, а он продолжал:
— На самом деле, мы оба чувствуем себя не в своей тарелке…
— Я себя нормально чувствую, — перебила она.
— Ну вот, опять! — Он придвинулся ближе, вглядываясь в ее безразличное лицо. — Кому и что ты пытаешься доказать? Только что ты была самой собой, а теперь снова играешь в детские игры.
— Да как ты можешь судить, когда я играю, а когда нет? — снова перебила Тина яростным шепотом. — Ты ни черта не знаешь обо мне, ясно? Так что примени свои способности к психоанализу в другом месте!
— Не могу, — спокойно ответил Олег, — мы едем в одном купе, и тут кроме тебя никого нет.
— Сходи в ресторан, — посоветовала она.
— Прекрати перебивать меня! — внезапно психанул он. — Что за привычка?!
— Нормальная привычка! Я не желаю тебя слушать, разве непонятно? Отойди от меня! Здесь полно места, вовсе необязательно тереться об мою грудь!
— Чего, чего?! — Он задохнулся от гнева и подавился смущением, потому что она почти угадала, — стоять так было приятнее, чем на расстоянии метра. — Да на кой черт мне сдался твой нулевой размер?!
Тина онемела от такой беспардонности.
— Хам! — высказалась она, когда к ней вернулась речь, и резко встала, врезавшись лбом в его подбородок.
Морозов схватился за челюсть.
— Ты мне зубы вышибла!
— До свадьбы заживет, — пообещала Тина и, как щенка, потрепав его по макушке, вышла из купе.
Прожить пару суток в тамбуре вместо комфортного СВ выглядело не слишком заманчиво, но это был единственный выход. В противном случае, пожалуй, они загрызут друг друга к вечеру. Да нет, уже вечер, поняла она, покосившись в окно. Там темнел мрак, и только по грохоту колес можно было догадаться, что поезд продолжает путь. Давай, давай, миленький, поторопила она, скорей в Москву!
Может быть, самой податься в ресторан? Свести знакомство с какой-нибудь скучающей дамой и набиться в подружки-соседки?
Можно еще проще — подцепить мужика, уж его-то не придется уговаривать оставить ее на ночь у себя.
Общение с Морозовым явно развращает тебя, подвела итог Тина. Хлопнула дверь, и человек, так тлетворно влияющий на нее, спросил с деланным ужасом:
— Ты террористка?
— Что? — изумилась Тина.
— В твоем чемоданчике что-то тикает, — сделав страшные глаза, сообщил Морозов. — Я решил, бомба.
— Клоун, — проскрежетала Тина, срываясь с места, — не можешь по-человечески сказать, что телефон звонит?
На том конце провода оказалась мама.
— Я не знаю, что с ней делать, — выпалила она, не здороваясь, — это ужас какой-то, ревет и ревет!
Ясненько. У Вероники очередная любовная трагедия.
— Мам, ну сходите в «Снежную Королеву», что ли, или в «Арбат-Престиж». Пусть купит себе чего-нибудь и успокоится.
— Какое там! — вздохнула мама. — Плачет вон, страшная, говорит, только если пластику делать, а так — никакие наряды не помогают. Вот ты мне скажи, что за дура выросла?
Девке почти тридцатник. Льет слезы из-за какого-то мужика и собирается идти на пластическую операцию!
Тина почувствовала, как в ней поднимается привычная волна возмущения.
— Мама, не принимай ты близко к сердцу, а?
— Да как же! Вы же детки мои, за вас душа болит, только за вас! Ой, Тиночка, может, ты ее на работу все-таки пристроишь, а? Хоть при деле будет. А что там у тебя за грохот? — вдруг насторожилась мать. — Ты что, на стройке?
Ну, вот и ее судьбой заинтересовались.