Диалоги с шахматным Нострадамусом

Этот инцидент вызвал большой резонанс. Кое-кто говорил, что на месте Азмайпарашвили тут же сдал бы партию, как поступил Корчной в аналогичной ситуации с Багировым на чемпионате СССР 1960 года. В сложной позиции, где многие отдавали предпочтение Корчному, произошел размен, и будущий чемпион страны должен был сделать очевидный ход слоном, побив неприятельскую ладью. Погрузившись в раздумье, Корчной импульсивно взялся за другого слона и немедленно сдал партию.

Многие утверждали, что поступок Малахова, давшего фактически переходить своему сопернику, не имеет ничего общего с fair play, и надо не хвалить Малахова, а осудить его за нарушение правил игры, которые следует строго выполнять. Они резонно напоминали, что от исхода партии зависит не только твой конечный результат, но и классификация остальных участников соревнования.

Такого рода инциденты, как в партии Малахов — Азмайпарашвили, по моему наблюдению, почти никогда не отплачиваются сторицей. Более того, они наносят немалый психологический урон стороне, проявившей милосердие, слабость или нерешительность, внося дискомфорт и оставляя неприятный привкус и саднящую рану в разбереженной душе. И не только оттого, что возможности «вернуть свое» почти наверняка никогда не представится, но главным образом потому, что такое поведение противоречит принципам самой игры.

Наказуемы должны быть не только ошибки, совершенные на доске, но и любые другие — «не шахматного свойства», как их охарактеризовал Малахов. И кто знает, может быть, успехи московского гроссмейстера после того случая стали менее впечатляющими потому, что Каиссе не понравилось, что ей предпочли какую-то другую богиню. Каисса этого не любит. Она любит тех, кто полностью переходит в ее царство и живет по ее времени. Времени, отсчитываемому шахматными часами и не имеющему ничего общего с настоящим. В этом царстве действуют свои правила и законы, которых надо придерживаться неуклонно, и только после партии возвращаться в обычный мир, узнавая о нем так же, как рыба узнаёт про воду только тогда, когда оказывается на суше.

Целиком уходил в мир шахмат Роберт Фишер. Отличавшийся безукоризненным поведением во время партии, он с юных лет неукоснительно придерживался правил. Играя с Вольфгангом Унцикером на турнире в Буэнос-Айресе (1960), он дотронулся до пешки, полагая, что она стоит рядом с доской, и тут же заметил, что это его собственная пешка «h» и что любой ход ею ведет к катастрофе. Будущий чемпион мира, которому было тогда только семнадцать, мог сказать: «Поправляю», как сделали бы очень многие на его месте, тем более что, кроме Унцикера, наблюдавшего за происходившим со стороны, этого не видел никто. «Я бы даже не решился протестовать, если бы Фишер сделал другой ход», - вспоминал потом немецкий гроссмейстер. Бобби сделал ход пешкой и, разумеется, проиграл партию. Возможно, если бы американец не закалил свой характер с юных лет, ему не удалось бы стать сильнейшим и бескомпромиссней-шим игроком в мире.

«Отец кибернетики» Норберт Винер говорил, что «правила игры, в корне отличные от норм доброжелательства, просты и безжалостны. Эго не вызывает сомнений даже у тех одаренных детей, которые способны уловить дух этих правил, мимолетно прослеживая события, развертывающиеся на шахматной доске. Игрок порой может испытывать сильные сомнения относительно выбора лучшего пути к победе, но у него нет ни малейших сомнений в том, нужно ли выигрывать или проигрывать».

Еще более категоричен писатель Юрий Нагибин: «В игре необходимы ожесточение, беспощадность в использовании любого преимущества, умение подавлять порывы благородства и жалости, выдержка и хоть маленькая толика жульничества, ну хотя бы не отводить глаза, если противник дает возможность заглянуть в свои карты...»

Далеко не всем нравятся эти качества. Альберт Эйнштейн, например, говорил, что ему «чужды присущие шахматам формы подавления интеллекта и дух соперничества».

Духом соперничества проникнуто любое спортивное соревнование, и если уж ты решил участвовать в нем, необходимо полностью следовать правилам, не пренебрегая любой возможностью, пусть случайной.

В жизни ведь тоже почти всегда человеку представляется случай, хотя далеко не каждый может его распознать. И пока в шахматы играют люди, случай представляется не так уж редко: подставленная соперником фигура, которую надо тут же забрать, грубая ошибка, которой следует воспользоваться без зазрения совести. Всё это встречается и на высшем уровне, и осознанное пренебрежение такой возможностью идет вразрез с духом шахмат. Потому что если в морали важны лишь намерения, то в спорте принимаются во внимание только результаты.