Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Когда я езжу на собачьей упряжке, то всячески стараюсь воспитать из своих собак замечательных спортсменов — так, как поступает со своими игроками тренер футбольной команды. Я постоянно ищу, что еще мог бы улучшить, каким образом мог бы придать большей уверенности собакам, у которых ее не хватает, как мог бы проявить особое внимание к тем из них, которые в таком внимании нуждаются. А еще — как перевоспитать тех, кто совершает ошибки, как устранить тот или иной недостаток, как усилить положительное качество. Подобный постоянный поиск и достигаемый в результате него прогресс являются источником морального удовлетворения, которое наряду с пейзажами, что мне доводится видеть, и встречами с интересными людьми и животными вызывает у меня восторг и заставляет любить — и даже обожать! — путешествия на собачьей упряжке.

За одним из поворотов, которые все чаще и чаще делает река, я замечаю рыбака — такого же, каких я уже встречал, однако этот окликает меня на английском:

— Хо-о-о-о! Where do you come from?[3]

Прибегая к помощи тормоза, я останавливаю упряжку, прочно закрепляю якорь в трещине во льду и затем кладу сани на бок, наглядно показывая собакам, что мы задержимся здесь на некоторое время… Дарк такого понять, конечно же, не может.

— Дарк! Замолчи!

Я начинаю злиться, и он замолкает. Воспользовавшись этим, я объясняю по-английски, откуда тут взялся. В ответ узнаю кое-что об этом странном рыбаке, которому на вид около шестидесяти лет. Я говорю ему, что очень удивился, когда он обратился ко мне по-английски. Усевшись вместе со мной возле небольшого костра, который он развел неподалеку от своей рыбацкой полыньи, он рассказывает мне о себе.

Юнсилу — рыбак, сын рыбака и внук рыбака. Когда-то он ловил за полдня по десять-двенадцать килограммов рыбы, и этого вполне хватало для того, чтобы прокормить семью. Часть этой рыбы его родные съедали, а часть обменивали на то, что было необходимо для жизни, — иначе говоря, на самые обыкновенные вещи. Затем дети подросли и им захотелось обзавестись телевизором, телефоном… Тогда Юнсилу начал посвящать рыбалке больше времени и стал выуживать в день по двадцать, а то и по тридцать килограммов рыбы. Однако и другие рыбаки стали рыбачить больше, а потому рыбы в реке поубавилось и требовалось все больше и больше времени для того, чтобы поймать такое количество рыбы, в котором он нуждался для удовлетворения новых, все возрастающих потребностей своей семьи. В конце концов ситуация настолько ухудшилась, что он уже не мог вылавливать достаточно много рыбы, хоть и увеличил количество своих полыней и рыбачил по десять часов в день. Поэтому, чтобы повысить свои доходы, он, как и многие другие рыбаки, устроился работать на фабрику, изготавливающую бумажную массу. Поначалу он работал там по четыре часа в день, а затем — до десяти часов в день шесть дней в неделю. Он вообще перестал ходить на рыбалку, потому что та уже не приносила нужного дохода. Сейчас у Юнсилу уже есть телевизор, телефон и электричество, но он с ностальгией вспоминает о былых — благословенных! — временах, когда каждое утро отправлялся пешком на реку, чтобы наловить ровно столько рыбы, сколько было нужно ему и его семье для нормальной жизни.

И вот теперь каждое воскресенье — как, например, сегодня — этот пожилой китаец снова становится на один день рыбаком, однако уловы стали очень маленькими, потому что фабрика, на которой он работает, выбрасывает в реку слишком много целлюлозы и хлора… Поэтому он довольствуется тем, что слушает тетеревов, которые, усевшись на ветвях высоких сосен, все еще поют здесь по утрам. То, что поведал мне Юнсилу, могли бы рассказать о себе многие рыбаки, живущие на берегах таких же маленьких маньчжурских рек.

— А где ты выучил английский?

— На фабрике. Мой приятель выучил этот язык в армии, поскольку служил в войсках связи. Затем он угодил в тюрьму, а когда вышел на свободу, то приехал работать сюда.

Чтобы как-то скрасить себе жизнь на неинтересной работе, на которой часами приходилось совершать однообразные действия, Юнсилу придумал для себя антидот: он попросил приятеля, который жаловался, что забывает английский язык, потому что нет возможности в нем попрактиковаться, обучать его, что тот и делал в течение восьми лет. Сейчас они разговаривают между собой в основном по-английски, и Юнсилу, которому почти не предоставлялось возможности пообщаться на английском с кем-нибудь еще, кроме своего приятеля, ужасно рад, что ему подвернулся я. Расплываясь в широкой улыбке, он болтает без умолку и не позволяет мне снова отправиться в путь до тех пор, пока я не отвечу на многочисленные вопросы, которые он задает о моей стране, моей семье и моей работе.

— А это правда, что в Европе вы работаете в больших отапливаемых кабинетах, причем работаете очень мало, а денег зарабатываете много?