Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками

Я объясняю, что это отнюдь не общее правило, пусть даже некоторые люди в европейских странах и в самом деле зарабатывают большие деньги, ничего материального при этом не производя, — например, в сфере финансов. Тут же я пытаюсь на ходу перевести на английский язык удивительное пророчество индейцев кри, которое вспоминается как нельзя кстати:

Только после того, как будет срублено последнее дерево,

Только после того, как будет отравлена последняя река,

Только после того, как будет выловлена последняя рыба,

Только тогда ты поймешь, что питаться деньгами невозможно.

Вопросы и ответы следуют без остановки. Собаки начинают выказывать нетерпение, и мне приходится несколько раз вмешаться, чтобы их успокоить, потому что они — а особенно Дарк — выражают свое желание снова отправиться в путь тем, что дергаются и лают. Однако не может быть и речи о том, чтобы уехать отсюда, не поев и не выпив стакана чаю с этим рыбаком, который выглядит лет на двадцать старше своего возраста. Фабрика, хлор, ядовитые испарения привели к тому, что он состарился раньше времени.

Я покидаю его в твердой уверенности, что эта встреча стала для нас обоих настоящим подарком.

* * *

В течение второй половины дня — как мне иногда нравится делать, когда я нахожусь на санях, — я буду философствовать, вспоминая когда-то услышанную простую, но поучительную историю. Мне на память приходит несколько отрывков из книги Пьера Раби «К счастливой умеренности», которую я прочел незадолго до отъезда.

Я позволю себе — и будет понятно почему — воспроизвести текст объемом в четверть страницы, сопровождая его кое-какими комментариями.

Пьеру Раби было двадцать лет в конце 1950-х годов, когда он решил уйти «обратно к земле» от современной — и оторвавшейся от этой земли — цивилизации, когда у него перед глазами стало появляться то, что позднее назовут Славным тридцатилетием. Во Франции он видит грустное зрелище: и на полях, и на заводах человеку предлагают согласиться на своего рода самоотвержение только ради того, чтобы работал механизм экономики. Но что это за экономика? Вместо того чтобы распределять и перераспределять общие ресурсы между всеми людьми, глядя в далекую перспективу, экономика ограничивается в своем стремлении к безграничному росту тем, что вводит хищничество в ранг науки. Утробная связь с природой нарушена. Природа отныне воспринимается лишь как месторождение ресурсов, которые нужно добывать. Добывать и расходовать. Жизненный опыт позволяет прийти к вполне очевидному выводу: только путем ограничения наших потребностей и наших желаний, путем добровольной сдержанности можно будет порвать с таким людоедским порядком, который называется «глобализация». Только таким образом мы сможем снова сделать человека и природу главной целью всех наших забот и на конец-таки вернем нашей жизни легкость и сладость.