Дикен Дорф. Хранитель карты

- Там? Сама точно не знаю, но Генри рассказывал страшные вещи, - проговорила она, зная, как сильно заинтересует этим друга. - Слышала, здесь сжигают…

- Людей?!

- Нет, - улыбнулась она, - части… Ну, части тела. Оторванные, отрезанные и так далее, - спокойно продолжала Эйприл, глядя на побелевшего друга. – Вот видишь те большие трубы на крыше? Когда оттуда валит черный дым…

- Я понял.

- Значит…

- Я же сказал, я понял! – отрезал он, пытаясь разогнать мрачные мысли. – Нам надо продолжать поиски. Думаю, что здесь вряд ли мог быть тот человек с сумкой, ведь это не общественное здание…

- Ну, отчасти общественное, - продолжала издеваться Эйприл.

- Эйп, хватит! – рявкнул он. – Сейчас сделаем один круг, если ничего не найдем, пойдем к третьему зданию.

Как только они свернули за угол, в самой дальней стороне этой большой «печи», укрытой от всевозможных глаз тенью высокого забора, проходящего по краю территории лечебницы, Эйприл внезапно остановилась. Ее внимание приковало большое дерево, стоящее впереди. Приоткрыв от ужаса рот, она легонько толкнула локтем друга. Дикен уставился туда же, куда и она. После всех этих историй про сжигания и черный дым, его лицо приняло и вовсе белый цвет. Прямо перед ними, невысоко на стволе дерева, за крылья и хвост был распят голубь. Свернутая шейка небрежно опущена, а массивный зоб подавался вперед.

Первой нарушила молчание Эйприл:

- Да, везет нам на птиц. Вначале ворона, теперь этот голубь…

- Эйп, идем отсюда, - Дикен взял ее за руку и повел скорее прочь. – Не понимаю, зачем кому-то нужно было это делать? Они завидуют, что голубь может летать, а они нет? Это же мерзко! Каким нужно быть чудовищем… Это всего лишь голубь… Безобидный голубь, - возмущался он, позабыв про сумку. - Самое ужасное – сообщишь в полицию, им дела не будет до этой несчастной птицы. И они будут сидеть там, в своих кабинетах за стеклянными дверями до тех пор, пока так же не прибьют к дереву одного из них! Я хочу исправить этот мир, Эйприл… Или загубить до конца, чтобы родился новый, чистый. И я могу это сделать.

- Я знаю, Дикен, я верю, - настороженно проговорила Эйприл. В эту минуту он ее пугал.

- Я могу, - продолжал он, - я Величайший Человек нашей эпохи… Я могу. И мы можем! Да, мы можем! Мы с тобой все можем. И сделаем, когда придет время! Я и ты.

- Конечно, сделаем! Дикен, все в порядке? Мы с тобой и не такое можем… Слышишь? Дикен, посмотри на меня, - она остановила друга и постаралась заглянуть ему прямо в затуманенные глаза. – Забудь про голубя! Сейчас мы найдем сумку, вернем хозяину, а затем пойдем искать другую вещь. А вечером заберемся на чердак… В наш собственный мир, о котором никто не знает. И его нам не нужно спасать, наш мир вечный!

- Верно. Все будет так, как мы захотим… Просто нужно бороться со всем этим! Но невозможно же бороться вечно. Рано или поздно все возвращается, и мы должны придумать, как удержать это. И придумаем, я уверен, придумаем. Нам нельзя меняться, Эйп, нельзя, иначе мы уже не сможем изменить мир.

- Конечно, не меняемся, никогда!

- И не взрослеем, а то станем такими же, как они, - чуть не плача говорил он, словно пытаясь донести словами то, чего не мог.

- Никогда не взрослеем! – вновь подтвердила Эйприл.

- Да. Только так мы сможем все. И у нас получится, не сомневаюсь! - Дикен вновь поднял голову, а глаза приняли прежний живой блеск. - А сейчас, Эйп, мы должны найти эту дурацкую сумку.

Они побежали к зданию приемного покоя. Туда поступали все «временно больные» пока их не переводили на длительный курс лечения в больницу или на домашнее содержание, под присмотром лечащего врача.

Очередной обыск всех темных углов и закоулков не дал ровным счетом никаких результатов. В головы сыщиков закралось едва уловимое отчаяние, и они решили посетить саму лечебницу. Как только за ними закрылась массивная белая дверь, весь летний шум сменился гулким эхом шагов в длинных полупустых помещениях. Тишину нарушал лишь детский плач. Прямо у входа, с маленьким ребенком на руках хлопотала сиделка, как положено: в переднике и белом чепчике, который неугомонное дитя так старалось стащить с нее.

- Чего вам, ребят? – задыхаясь и потея, спросила она, выпутывая свои волосы из рук плаксивого хулигана. – Хватит уже!.. Так чего вам здесь нужно?

- Мы тут вчера оставили…

- Рупи! Руперт, миленький, засни ты наконец… Ау, что за несносный ребенок!

- Извините, мэм, - перебил Дикен, - мы здесь вчера оставили сумку с нотами, не видели?

- Делать мне нечего, как следить за сумками вашими! У меня вон, своя обуза… Глупый, непонятливый ребенок! – выдавила с яростью сиделка.

- Дети – это не обуза, мэм! По-крайней мере не бОльшая, чем взрослые.

- А ты вообще кто такой? Умничать вздумал? Я с этой сиреной все утро вожусь, успокоить не могу, да что там успокоить! Я отойти даже не могу на минуту, а ты стоишь тут и умничаешь?

- Я и не думал умничать, мэм, просто утверждаю, - спокойно отозвался мальчик, застегивая верхние пуговицы сорочки. – Значит сумок вы не находили, так?