Дикие лебеди

Мой нерешительный протест поддержали несколько голосов. Однако Цянь поглядел на нас искоса и со значением произнес: «Проведите черту между собой и классовым врагом! Председатель Мао учит: «Жалость к врагу — жестокость к народу!» Если боитесь крови, вам не место среди хунвэйбинов!» Его лицо исказилось от фанатичной злобы. Мы замолчали. Хотя поведение его не могло вызвать ничего кроме отвращения, мы не спорили. Нас приучили быть безжалостными к классовым врагам, в противном случае мы сами оказались бы в их числе. Я развернулась и быстро ушла на задний двор. Там было полно хунвэйбинов с лопатами. Из дома вновь раздались щелканье ремня и вопли, от которых волосы становились дыбом. Другим, видимо, тоже сделалось не по себе от криков; многие перестали копать: «Здесь ничего нет. Пошли! Пошли!» Проходя мимо комнаты, я увидела Цяня, в расслабленной позе стоящего над жертвой. Снаружи у двери заметила доносчицу с заискивающим взглядом. Теперь она смотрела еще подобострастнее и испуганнее. Ее рот был открыт. По ее лицу я вдруг поняла, что никакого портрета Чан Кайши не было и в помине. Она оклеветала бедную женщину. Хунвэйбинов использовали для сведения личных счетов. Кипя гневом и презрением, я взобралась обратно на грузовик.

_18.

«Совершенно потрясающая новость»: Паломничество в Пекин (октябрь — декабрь 1966)

Я нашла предлог, чтобы освободиться из школы, и следующим утром вернулась домой. В квартире никого не было. Отец находился под арестом. Мама, бабушка и Сяофан уехали в Пекин. Сестра и братья жили отдельно. Цзиньмин сразу же возненавидел «культурную революцию». Он учился в моей школе в первом классе и мечтал стать ученым, но «культурная революция» объявила это «буржуазным занятием». Еще до ее начала он с другими любителями тайн и приключений из своего класса основал «Железное братство». Цзиньмин, рослый отличник, был братом номер один. Каждую неделю он, пользуясь своими химическими познаниями, показывал классу фокусы; открыто прогуливал уроки, если они его не интересовали или были слишком простыми; вел себя с товарищами честно и благородно.

Когда 16 августа в школе учредили хунвэйбинскую организацию, «братство» Цзиньмина включили в ее состав. Им поручили печатать листовки и расклеивать их на улице. Листовки, которые сочиняли хунвэйбины постарше, лет пятнадцати, назывались: «Учредительная декларация Первой бригады Первой армейской дивизии красных охранников школы номер четыре» (все хунвэйбинские организации имели пышные названия); «Торжественное заявление» (ученик заявлял, что меняет имя на «Хуан Защитник Председателя Мао»); «Совершенно потрясающая новость» (член Группы по делам культурной революции принял каких — то хунвэйбинов); «Последние верховные указания» (стали известны очередные несколько слов Мао).

Скоро Цзиньмину до смерти надоела эта чепуха. Он начал манкировать миссиями и увлекся ровесницей, тринадцатилетней девочкой. Она казалась ему идеальной возлюбленной — красивой, нежной, отстраненной и немного робкой. Он не заговаривал с ней и довольствовался любованием издали.

Однажды их классу велели поучаствовать в налете. Старшие хунвэйбины сказали что — то про «буржуазных интеллигентов». Всех членов семьи объявили заключенными и согнали в одну комнату; хунвэйбины обыскивали дом. Цзиньмину поручили сторожить семью. К его удовольствию, вторым «тюремщиком» оказалась дама его сердца.

«Арестованных» было трое: мужчина средних лет, его сын и невестка. Они, очевидно, знали о налете заранее и спокойно сидели перед Цзиньмином, словно не видя его. Брат испытывал неловкость под их взглядами, а также из — за присутствия девочки, которая явно скучала и поглядывала на дверь. Когда по коридору мальчишки пронесли огромный деревянный ящик с фарфором, она пробормотала, что пойдет посмотрит, и вышла из комнаты.

Наедине с узниками Цзиньмин почувствовал себя еще неуютнее. Женщина встала и заявила, что хочет покормить ребенка грудью в соседней комнате. Цзиньмин охотно согласился.

Едва она ступила за порог, в комнату ворвалась его пассия и строго спросила, почему заключенная гуляет на свободе. Услышав, что это произошло с разрешения Цзиньмина, девочка закричала, что он «проявляет мягкотелость к классовому врагу». Она сорвала со своей «ивовой» — по словам Цзиньмина — талии кожаный ремень и стилизованным хунвэйбинским жестом поднесла его к носу моего ошеломленного брата. Девочку невозможно было узнать. Вдруг из нежной, робкой, милой она превратилась в уродливую истеричку. Так окончилась первая любовь Цзиньмина.

Он тоже закричал на свою бывшую возлюбленную. Командир их отряда, которого та призвала на помощь, так орал на Цзиньмина, что забрызгал его слюной, и тоже махал у него перед носом сложенным ремнем. Вдруг он осекся, сообразив, что не стоит стирать грязное белье перед «классовыми врагами», и приказал Цзиньмину отправляться в школу и ждать там «суда».