Дикие лебеди

В тот вечер хунвэйбинская организация из класса моего брата заседала без него. Вернувшиеся в общежитие мальчики не смотрели ему в глаза. Дня два они держались отчужденно, потом рассказали Цзиньмину, что поспорили с разбушевавшейся девочкой. Она доложила о «капитуляции Цзиньмина перед классовым врагом» и требовала для него сурового наказания. Но «Железное братство» встало на его защиту. Кое — кто из «братьев» сам терпеть не мог эту «воительницу», которая нападала и на других учеников.

Цзиньмина все — таки наказали: заставили выдирать траву вместе с «черными» и «серыми». Приказание Мао о борьбе с травой из — за упрямства последней требовало для своего выполнения бесконечного притока рабочей силы. В качестве наказания к этой деятельности привлекали новоиспеченных «классовых врагов».

Цзиньмин рвал траву лишь несколько дней. «Железное братство» не могло безучастно смотреть на его страдания. Тем не менее его причислили к «сочувствующим классовому врагу» и не посылали больше в налеты, что совершенно его устраивало. Вскоре он отправился со своими «братьями» в путешествие по всей стране, любоваться чудесными горами и реками Китая, однако, в отличие от большинства хунвэйбинов, так и не совершил паломничества в Пекин, не увидел Мао. Домой он вернулся только в конце 1966 года.

Моей сестре Сяохун исполнилось пятнадцать лет. Она основала в своей школе хунвэйбинский отряд. Она была одной из многих: в школе хватало отпрысков начальственных семейств, желавших проявить активность. Воинственная, жестокая атмосфера внушала ей такую ненависть, такой страх, что она оказалась на грани нервного срыва. В начале сентября она появилась у нас дома, желая обратиться к родителям за помощью, но их не застала: отец находился в заключении, мама поехала в Пекин. Бабушкино волнение испугало ее еще больше, и она вернулась в школу. Она вызвалась «охранять» школьную библиотеку, которую разграбили и опечатали, точно так же, как и в моей школе. Она читала день и ночь напролет, пытаясь добраться до всех запретных плодов. Это очень поддерживало ее. В середине сентября они с подругами поехали открывать для себя дальние уголки Поднебесной. Как и Цзиньмин, она вернулась лишь под Новый год.

Брату Сяохэю было почти двенадцать, он учился в моей бывшей начальной школе. Когда в школах средней ступени создавались хунвэйбинские отряды, Сяохэй с друзьями горели желанием в них вступить. Для них звание «красного охранника» означало возможность жить за пределами дома, не спать ночью и командовать взрослыми. Они отправились в мою школу и стали упрашивать, чтобы их приняли в отряд. Желая отделаться от них, какой — то хунвэйбин небрежно разрешил: «Можете сформировать 1–й армейский дивизион подразделения 4969». Сяохэй возглавил отдел пропаганды отряда из двадцати мальчишек; остальные именовались «командующим», «начальником штаба» и так далее. Рядовых не имелось.

Сяохэй дважды участвовал в избиениях учителей. Первым был преподаватель физкультуры, объявленный «дурным элементом». Несколько ровесниц Сяохэя пожаловались, что на уроках физкультурник трогает их грудь и ноги. Мальчики решили проучить его, главным образом, чтобы произвести впечатление на девочек. Второй была воспитательница. Телесные наказания в школе запрещались, поэтому она жаловалась родителям, а те били своих сыновей.

Как — то мальчишек отправили в налет на семью, по слухам, имевшую отношение к Гоминьдану. Они не знали, что именно должны делать. Они смутно ожидали найти что — нибудь вроде потайного дневника, где говорится, как семья жаждет возвращения Чан Кайши и ненавидит коммунистическую партию.

В семье было пятеро сыновей, отличавшихся крепким телосложением. Они встали у двери, уперли руки в боки и грозно уставились на мальчиков. Самый храбрый попробовал было пробраться внутрь. Один из сыновей схватил его за шиворот и вышвырнул на улицу. Больше Сяохэева «дивизия» «революционных действий» не предпринимала.

Таким образом, во вторую неделю октября, когда Сяохэй наслаждался самостоятельной жизнью в школе, Цзиньмин с сестрой странствовали, а мама с бабушкой хлопотали в Пекине, я оставалась дома в одиночестве. Вдруг в квартиру вошел отец.

Его возвращение было отмечено странной тишиной. Отец стал другим человеком. Он держался отстраненно, был погружен в свои мысли и не рассказывал, где был и что с ним делали. Ночами я слушала, как он бессонно ходит по своей комнате, и от страха сама не могла заснуть. Через два дня, к моему огромному облегчению, из Пекина вернулись мама с бабушкой и Сяофаном.

Мама немедленно отправилась в отдел отца и вручила заместителю заведующего письмо Тао Чжу. Отца тут же направили в клинику. Маме разрешили его сопровождать.

Я навестила их там. Клиника размещалась за городом, в чудном месте, в излучине зеленой речки. Отец лежал в палате, состоящей из гостиной с пустыми книжными полками, спальни с большой двуспальной кроватью и ванной, выложенной блестящей белой плиткой. Перед его балконом одуряюще благоухали османтусы. Ветерок сдувал их крошечные цветки на голую землю.