Я шарю на тумбочке в поисках очков. Когда я надеваю их, я понимаю, что ужасающей головы лося больше нет.
Я нахожу это очень, очень тревожным. Мне это показалось?
Когда Мал возвращается в комнату, я указываю на пустое место на стене, где раньше обитало отвратительное существо. — Разве там не было лося?
— Нет. Прежде чем я успеваю возмутиться, что это окончательное доказательство того, что я сошла с ума, он добавляет: — Там был лось.
— О, ради всего святого.
— Я снял его.
Я обдумываю это несколько секунд. — Ты снял голову лося со стены после того, как я легла спать?
— Да.
— Почему?
— Потому что тебе она не понравилась.
Это заставляет меня удивленно моргнуть. — Значит, в дополнение к способности проходить сквозь стены, ты можешь читать мысли.
— Нет, но я умею читать по лицам. Твое лицо необычайно выразительно.
О, это
Надеюсь, это было не то же самое, что говорили мои яичники, потому что у этих похотливых маленьких производителей яйцеклеток на уме только одно.
Мои щеки пылают, я опускаю взгляд на свои руки. Мал подходит к кровати, сбрасывает одеяло с моих ног и поднимает меня. Когда он несет меня в ванную, я говорю: — Я должна идти пешком.
—И ты будешь. Давай сначала приведем тебя в порядок.
У меня не так много времени, чтобы беспокоиться о части — давай, потому что он ясно дает понять о своих намерениях, когда ставит меня на ноги перед ванной и начинает стаскивать с меня ночную рубашку.
— Вау! Что ты делаешь?
Я так резко отстраняюсь от него, что теряю равновесие. Его рука обхватывает мое предплечье, он поддерживает меня, чтобы я не упала.
Он спокойно говорит: — Ты стесняешься. В этом нет необходимости. Я уже увидел всю тебя, все. что можно увидеть, внутри и снаружи.
Я в ужасе смотрю на него, мысленно отшатываясь от всех возможностей этого утверждения, пока он не дает мне подробное объяснение, которое не оставляет места для сомнений.
—Я стоял у изголовья твоей кровати, когда тебе вскрывали живот, чтобы извлечь пулю и поврежденные органы. Я обтирал тебя губкой, пока ты была под действием наркотиков. Я переодел тебя, сменил простыни и помог медсестре сменить твой катетер, когда он застрял. Нет ни дюйма твоего тела, с которым я уже не знаком.
Я зажмуриваю глаза и повторяю: — Проснись. Проснись. Проснись.
— Тебе это не снится.
— Это должно быть сном. Нет вселенной, в которой это могло бы быть реальностью.
Он нетерпеливо выдыхает. — Не драматизируй. Тело — это всего лишь мясо.
Я открываю глаза и возмущенно смотрю на него. — Простите меня за то, что я не лишена всякого чувства человечности, мистер Международный убийца, но
Он мгновение изучает выражение моего лица. — Ты злишься, потому что думаешь, что я, возможно, прикоснулся к тебе неподобающим образом?
— Иисус!
— Потому что я этого не делал. Я бы никогда не воспользовался подобным преимуществом. Я психопат, а не извращенец. Я твердо верю в согласие.
—Что ж, это потрясающие новости! Теперь я чувствую себя намного лучше!
Игнорируя мой язвительный тон и взрывную враждебность, он добавляет хриплым голосом: — И есть много вещей, на которые я хотел бы получить твое конкретное согласие, Райли Роуз, но прикасаться к тебе, пока ты без сознания, не входит в их число.
Я думала, что он трахнул меня раньше, я действительно так бы и сделала. Но это скручивает мой мозг в такой узел, что я теряю дар речи.
Он поворачивается к ванне и пробует воду рукой. Убедившись, что она нужной температуры, он закрывает кран и выпрямляется. — Нельзя мочить швы, поэтому вода покроет только твои ноги. Сначала я вымою тебе голову.
В противоположном от крана конце ванны стоит небольшой деревянный табурет, прозрачный пластиковый кувшин и большое продолговатое металлическое ведро. Указывая на ведро, он говорит: — Наклони голову над краем ванны.
Затем он снова дергает меня за ночную рубашку.
— Мал, я не могу. Я не могу раздеться перед тобой. Если эта рана не убьет меня, то смущение убьет.
— Смущение из-за чего?
— Что ты видишь меня обнаженной!
— Я уже видел тебя обнаженной. Я только что объяснил это.
— Ты не видел меня обнаженной, пока я бодрствовала!
— Итак, ты хочешь пахнуть, как в свинарнике, не так ли?
— Нет!
— Тогда позволь мне вымыть тебя.
— Ты так говоришь, как будто
— Чем быстрее ты преодолеешь свою бесполезную скромность, тем быстрее это будет сделано.
— Maл…
— Я обещаю, что ни на что не буду смотреть, как тебе это?
— Правильно. Ты ни на что не будешь смотреть, пока будешь мыть мне волосы и все мои обнаженные части тела. Я уверена, что тебе будет очень легко.
— Легче, чем жить с твоим зловонием.
— Знаешь что? Я только что решила, что ненавижу тебя.
— Ненавидь меня сколько хочешь, но в ванне.
После этого мы стоим в тишине. Он терпеливо ждет, я смотрю кинжалами ему в голову. У меня такое чувство, что он будет ждать до скончания веков, прежде чем заговорить снова, поэтому я начинаю первой.
— Неужели ты не можешь понять, каково это, должно быть, для меня?