Тем временем, утром 3 февраля, мятежники уже дошли до предместья Лондона на правом берегу Темзы. На военном совете они решили переправиться через реку и идти к западным воротам, которые, по заверениям Уайетта, распахнут его местные союзники. Но он ошибся. Люди из лондонского ополчения заняли позиции на Лондонском мосту и преградили мятежникам вход в город, а перед городской стеной Сити уже стояли правительственные отряды. В этой ситуации Уайетт так и не решился на штурм, и около пяти часов вечера, после нескольких стычек, его войско отступило на запад, а сам он вскоре сдался на милость победителей.
В западных предместьях Лондона начались массовые аресты. Лишь немногим удалось бежать, и почти все видные участники этого похода были арестованы и доставлены в Тауэр. Кентские тюрьмы тоже быстро переполнились, и каратели только ждали сигнала из Лондона. Но готова ли Мария к массовым казням, или же она предпочтёт помиловать рядовых мятежников? Ее кузен Карл V призывал Марию проявить к ним милость, но жёстко покарать зачинщиков. Она тоже склонялась к этой мысли. Ведь народ ее всё-таки поддерживает, и восстание Уайетта – дело немногочисленных «еретиков и агитаторов». Поэтому когда к Марии под конвоем привели около шестисот осужденных, скованных по двое и по трое, она, к восторгу лондонцев, отпустила их на свободу.
А главного организатора восстания Томаса Уайетта-младшего казнили 11 апреля 1554 года в Тауэр-Хилле. Перед смертью ему позволили произнести речь, в которой он защищал невиновность Елизаветы и Эдуарда Куртене. Палач сумел обезглавить его с первого удара, а затем его четвертовали. Тело казнённого зачинщика проволокли по улицам Лондона, а голову выставили на шесте. Вместе с ним было казнено еще 90 человек, многие из которых были подвешены, выпотрошены и четвертованы. Восстание оказалось совершенно губительным для всей семьи Уайеттов – они потеряли все титулы и земли, включая фамильный замок Аллингтон. И только когда протестантка Елизавета, их дальняя родственница, взошла на престол в 1558 году, все титулы и земли были возвращены.
Сам же Эдуард Куртене, граф Девон, которого прочили в короли, так и не принял в заговоре активного участия. По мнению его биографа Джеймса Тейлора, проживший половину жизни в тюремной камере Куртене вряд ли рискнул бы своей долгожданной свободой. Он окончательно выбыл из борьбы 21 января, когда Стефан Гардинер вызвал его к себе и учинил ему жёсткий допрос. Епископ убедил Куртене разорвать все связи с заговорщиками и затаиться, а затем уничтожил компрометирующие его документы. Однако в «черный понедельник» 12 февраля (в день казни леди Джейн Грей) он все-таки был арестован и отправлен в Тауэр. В его доме были найдены «подозрительные облачения» – оружие и одежды, но следствие так и не сумело собрать убедительных доказательств его виновности. Тем временем на улицах Лондона нарастало недовольство карательными действиями Марии, и содержание Куртене в Лондоне стало для нее чересчур опасным. В ночь на 25 мая 1554 года его перевезли из Тауэра в замок Фотерингей в Нортгемптоншире, а через год была проявлена очередная «королевская милость» – его отправили в изгнание за границу, обеспечив за ним постоянный полицейский надзор. Он стал единственным эмигрантом периода Марии Тюдор, высланным из страны.
В ноябре того же года он написал письмо из Брюсселя, в котором умолял разрешения вернуться в Англию – для того, чтобы выразить свое уважение Марии и своей матери Гертруде Блаунт. Женщины по-прежнему были близкими подругами, но Девон окончательно потерял доверие своей бывшей покровительницы, и в просьбе ему было отказано. Он все еще оставался графом Девоном и сохранил все свои права и земли, но потерял единственно ценное право – ступить на английскую землю.
Вначале Куртене жил в Брюсселе и неотлучно находился при дворе Карла V. Правда, выполнять какие-либо серьезные поручения он не мог: усилившаяся болезнь ног требовала немедленного лечения, в чем ему отказали. Его по-прежнему боялись как потенциального наследника английской короны, и брюссельские испанцы даже начали его открытую травлю. Он всерьез опасался за свою жизнь, но покинуть Брюссель ему было дозволено только в ноябре 1555 года, да и то под надзором имперских чиновников.