Динозавры против млекопитающих: история соперничества, которая не закончилась до сих пор

Мощные клыки требовали мощного черепа (и у синапсид он изначально в среднем массивнее, чем у диапсид вообще, и у динозавров в частности). Нужно было как минимум увеличение кости нижней челюсти, предохраняющей клыки от повреждений, пока пасть оставалась закрытой. Такие же расширения — костные чехлы появятся уже в кайнозое у саблезубых млекопитающих. Рекордсменом здесь было саблезубое сумчатое — тилакосмил. На нижней челюсти у него образуются настоящие костяные чехлы для его внушительных зубов. Кроме того, требовалась развить мощную мускулатуру для того, чтобы удар клыков был столь мощен, что мог пробить мышцы добычи, а не просто скользнуть по ее коже, оставив малозаметные повреждения. В общем, увеличение массы черепа, вернее, даже не собственно черепа, а в целом шеи, головы и передней части туловища, было неизбежным, а массивная передняя часть делала этих и без того не слишком скоростных животных еще медлительнее. Показательно, что и саблезубые млекопитающие кайнозоя не отличались скоростными качествами и охотились на таких же небыстрых представителей мегафауны: хоботных и других (тилакосмила и вовсе подозревают в том, что он был падальщиком[158]

). А ведь у «пеликозавров» к тому же были намного более примитивные конечности, чем у кайнозойского зверья. Их жертвы тоже не отличались скоростью, но все же и за ними с массивной головой было не угнаться. Кстати, не необходимость ли наносить мощный удар сверху вниз была первой предпосылкой к переходу к новому «маммальному» типу локомоции? Мышцы, изначально использовавшиеся для толчка или прыжка при нанесении мощного удара, в дальнейшем стали использоваться при отталкивании во время бега? Доля здравого смысла в этом есть, но это еще не значит, что что-то в этих мыслях соответствует действительности.

Итак, догнать жертву сразу не представлялось возможным. Можно было сделать ставку не на скорость, а на упорство (как позднее сделали люди): на длительное преследование, но для этого потребовалась красная мускулатура, позволяющая вести хоть и медленное, но длительное преследование. Для этого, в свою очередь, потребовалось поддержание высокой температуры и создание паруса, а главное — много кислорода (возвращаясь к идее плечевого пояса — насоса). Однако, как уже было сказано, сам по себе парус делал их еще менее расторопными. Получалась замена «шила на мыло»: вроде бы можно было преследовать долго, но толку от этого почти никакого, однако быстрый разогрев при помощи паруса позволил им оставаться активными и в ночное время, когда их холоднокровные современники теряли всякие преимущества. Постепенно и надобность в парусе отпала: необходимую температуру теперь можно было поддерживать не за счет солнца, а за счет более интенсивного обмена веществ и питательной и обильной добычи, переход к более высоким температурам сделал возможным и более активный образ жизни в умеренных широтах. К тому же потенциальные жертвы, сталкиваясь с угрозами со стороны наших зубастых предков, постепенно к этому приспосабливались, кто-то наращивал пассивную защиту: более толстую кожу, более толстые прослойки подкожного жира. Смертоносный удар требовал все больших усилий, а развитие мускулатуры спины и шеи и, главное, подвижности этой шеи было все же пока ограничено наличием паруса. Другим способом преуспеть для древних хищников было увеличение скорости, и здесь тоже парус, как уже говорилось, оказывался скорее вреден. Так, хотя изначально именно он помог стать нашим предкам и подобным им существам хищниками, от него пришлось избавляться.

У «пеликозавров» и даже у намного более продвинутых пермских синапсид еще не был сформирован вторичный челюстной сустав и развита окклюзия в щечной области, жевать столь же хорошо, как их потомки, они пока не могли. Да могли ли они вообще перерабатывать пищу во рту? Скорее всего, нет, при охоте на палеозойских крупномеров им это и не требовалось на самом деле. Но перспективы к развитию жевания у них уже появляются.