Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Прошли годы. Но до сих пор, когда говорят о чехах, у меня в ушах все еще звучит умоляющий голос толпы, окружившей мой автомобиль в темный осенний вечер 1938 года.

Однако в те времена все верили, что Гитлер будет удовлетворен, захватив Судетскую область. К тому же он заявил, что на европейском континенте не осталось ни одной пяди земли, на которую он имел бы притязания, и, таким образом, причины для возникновения второй мировой войны устранены. С этой точки зрения Мюнхен – в настоящее время символ предательства – представлялся в те дни всему свету «божественным посланием». И, наконец, назначение после ухода Бенеша доктора Гахи президентом, а генерала Сыровы главой правительства вызвало сильное беспокойство в политических кругах Европы. Одноглазый, высокий и отважный генерал Сыровы получил военное образование в России и был патриотом, сыгравшим большую роль в освободительном движении Чехословакии. Он считался самым беспощадным врагом немцев и полуреволюционным национальным героем. Кроме того, он был одним из самых любимых командиров армии, начальником генерального штаба на протяжении многих лет, то есть своего рода чехословацким Буденным или Ворошиловым. И совершенно естественно, что назначение такого человека на пост главы правительства в период, когда германские армии начали захват Судетской области, могло у мировой дипломатии вызвать опасения войны. О том, что я не ошибался в своем предположении, я понял из очень тревожного телефонного разговора с нашим министром иностранных дел Тевфиком Рюштю-беем. Он позвонил мне из Лиги наций. Правда, меня уже не раз вызывали по телефону из Женевы, с тех пор как вспыхнул чехословацкий кризис. Но если раньше моим «собеседником» обычно бывал помощник министра, то на этот раз я удостоился чести разговаривать непосредственно со своим министром. Я знал, что Тевфика Рюштю-бея не легко провести на мякине, и впервые наблюдал, с каким искренним волнением он попросил меня: «Скажи мне вкратце твое мнение по поводу назначения генерала Сыровы главой правительства».

Было ясно, что Лига наций беспокоится, что «мир», завоеванный стариком Чемберленом, подвергается опасности. Было ясно, что в этом главном центре мировой политики никто толком ни о чем не знал и шла слепая политическая потасовка. Я ответил Тевфику Рюштю-бею: «Генерал Сыровы назначен, чтобы без потрясений довершить «переходный» период. Ведь известно, что одной из главнейших задач этого периода является ликвидация… чехословацкой армии». «Понял, понял! Достаточно. Благодарю», – ответил Тевфик Рюштю-бей.

После этого телефонного разговора я еще раз убедился, что Лига наций с самого начала из-за своего бюрократического недуга превратилась в беспомощную организацию, связанную по рукам и ногам. Вместо того чтобы предупреждать события, направлять их в нужную сторону, она, сама того не замечая, плелась в хвосте этих событий. Лига наций полагала, что мировое развитие прекратилось с момента ее создания. И вот этот статический взгляд на мир создал у нее убеждение, что полки чешских легионеров все еще преисполнены старым воинственным энтузиазмом, а генерал Сыровы – все еще тридцатилетний сорви-голова.

Между тем огонь в сердцах легионеров давно уже погас в условиях казарменного положения, установленного полудипломатической иностранной военной миссией. Герой Сыровы, возглавлявший их, стал уже пожилым.выслужившим свой срок генералом. Короче говоря, с одной стороны, голая техника, с другой – заржавевшая бюрократическая машина давно уже развенчали легенду о воинственности чехов. Правда, еще существовала прекрасная армия. Говорили даже, что по качеству вооружения и оснащения она в несколько раз превосходила вермахт. Но ничего не поделаешь: среди чехов не осталось никого, кто бы мог скомандовать: «Вперед!»

Доктор Гаха, сменивший доктора Бенеша, был старый ученый-юрист, далекий от всякого рода политических дел и страстей. Казалось, что его с трудом заставили стать президентом. Я его впервые увидел в парламенте в день выборов. Он глубоко опустился в одно из первых попавшихся кресел президиума, напротив скамей депутатов. Если бы я не обратил внимания на спокойного и тупого крепыша – главу нового правительства Словакии – монсеньора Тиссо, сидевшего с ним рядом (он напоминал самодовольного деревенского кулака), то я бы принял Гаху за преступника, приговоренного к смерти революционным трибуналом. Кстати, в тот день и в зале парламента была именно такая мрачная атмосфера. Депутаты-коммунисты заняли кресла выбывших депутатов из Судетской области. Грубые, нескладные депутаты из Словакии, казалось, силой захватили средние ряды. В передних рядах сидели молчаливые, опустившие глаза чехи. А служители с урнами для голосования походили на переносивших кадила служителей церкви на похоронах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное