Тогда в Праге я впервые увидел, как слова «Капитан спасается, покидая корабль» и «После меня хоть потоп» стали широко распространенным кодексом жизни. Стало понятно, как в обществе, потерявшем веру в возрождение, несмотря на столетние традиции культуры и цивилизации, обесцениваются моральные и нравственные ценности. Да, эти ценности падали в достоинстве вместе с чехословацкой кроной. Мужчины, менявшие национальность при помощи фальшивых паспортов, и женщины, приобретавшие новые фамилии, вступая в фиктивные браки, состязались между собой. Шантаж, клевета, слежка даже между самыми близкими родственниками, самыми искренними друзьями и любящими супругами непомерно разрослись. Казалось, вот-вот настанет время, когда отцы будут доносить на детей, а дети – на отцов и клеветать друг на друга, обвиняя одних в дружбе с коммунистами, других – во вражде к Германии. Только бы спасти свою шкуру!
Проституция и распутство приняли такие размеры, что город Прага почти ничем не отличался от Вавилона, Содома и Гоморры. Не говоря уже о барах и казино, салоны самых аристократических отелей превратились в места купли-продажи девушек и женщин, наподобие древних невольничьих рынков. Следовало бы даже сказать – в черные биржи! Никогда в древние времена, я полагаю, «одалиски» и «невольницы» не продавались и не покупались так дешево, за бесценок. Я не много видел, но очень много слышал о том, сколько молодых стройных девушек, преимущественно из богатых еврейских семей Германии и Чехословакии, отдавались первому встречному иностранцу за «переброску через границу» в свободную страну или за «предоставление убежища». Но не только еврейки старались спастись бегством. Многие, наслышавшись рассказов о жестокостях нацистского режима или о страшных концентрационных лагерях, пускались на рискованный, но спасительный путь.
Хотя Чехословакия и катилась в пропасть, бедняга Гаха старался спасти все, что еще оставалось. Однако это было не легким делом. Вместо судетского вопроса возник целый ряд новых проблем. Монсеньор Тиссо требовал для Словакии полной независимости, в Словакии прикарпатское меньшинство хотело присоединиться к Венгрии, а Польша все настаивала: «Тешин и Тешин». За всем этим выступала зловещая тень Гитлера. Католический священник Тиссо то и дело становился на колени перед этим изувером, врагом Иисусовым, и умолял о «заступничестве» в национальных и религиозных делах. Прикарпатские русины непрерывно сновали между Татрами и скалой Берхтесгаден. Министр иностранных дел Польши полковник Бек днем и ночью консультировался со своим немецким коллегой фон Риббентропом. Нацистская Германия играла теперь роль спасителя «угнетенных народов». Миссию защиты «свободы» и «справедливости» во всей Европе Гитлер взял на себя. Стоило сказать: «фюрер думает так», «фюрер считает целесообразным», «фюрер это приказал» – и течение рек останавливалось.
Вот почему берлога Гитлера в Берхтесгадене становилась местом паломничества не только государственных и политических деятелей этого района Европы, но и членов правительств малых Прибалтийских стран. Все изливали здесь горе и отсюда ждали помощи. Эти людишки, считавшие, что их судьба отныне зависит от Гитлера, припадали к скале Берхтесгаден – точь-в-точь как в наших сказках о Кельоглане, люди кричали у священной скалы: «Какая наша доля, темная или светлая?» Если скала отвечала «светлая», они становились радостными, если говорила «темная» – печалились. И ни у кого на земном шаре не было сил изменить это «божественное» предсказание.
Новый министр иностранных дел Чехословакии очень часто ездил в резиденцию Гитлера. Но после каждой его поездки мы догадывались, что ответы скалы становились все более и более резкими. Древние греки, чтобы успокоить гнев того или другого бога, беспрерывно приносили ему обет и закалывали у его порога жертвенных животных. И Хвалковский ездил в Берхтесгаден всякий раз с обетами и жертвенными подарками. Но напрасно! Бог из Берхтесгадена никак не мог насытиться. «Еще, еще, еще…» – говорил он. Независимость Словакии?! Слушаюсь. Отдать полякам Тешин?! Слушаюсь. Объединить жителей Прикарпатья с венграми? Слушаюсь. Но лицо Гитлера по-прежнему оставалось насупленным. Он даже не направил нового посла в Прагу. Дипломатические отношения между двумя странами оставались натянутыми. Германским посольством управляли несколько безответственных нацистских агентов, они то и дело вмешивались в дела чехословацкого правительства и даже пражского муниципалитета. В результате этих вмешательств переименовывались некоторые районы, улицы и площади Праги… Может быть, вскоре и Чехословакии грозило получение прозвища «Богемия и Моравия».
Кроме того, в последнее время здесь стали в ходу слова: «Heil Marzl», что можно передать приблизительно: «счастья тебе, месяц март!» В политическом же смысле они означали, что Гитлер все свои великие дела вершил обязательно в этом месяце. Его последний успех – аншлюсе Австрии приходился на прошедший март.