Читаем «Дипломат поневоле». Воспоминания и наблюдения полностью

Однако, сделав этот вывод, я не хочу подвести черту под первыми моими впечатлениями о Голландии и голландцах. Кроме коров, мельниц, ткацких станков, верфей и велосипедов за фасадами двух- и трехэтажных кирпичных домов с тщательно промытыми окнами укрылся другой мир, куда попасть простому иностранцу не посчастливится! Эти дома безмолвны, как могилы, и неприступны, как крепости. По ночам из окон не просачивается свет и не видно, чтобы в эти дома кто-нибудь входил или выходил. Обитаемы они или нет, можно узнать, только расспрашивая местных жителей. Оказывается, дома эти принадлежат древней аристократической семье, корни родословного дерева которой уходят в глубокое прошлое. Простое перечисление титула, родового звания занимает по меньшей мере полстраницы. Здесь часы давно уже остановились, а счет времени не ведется. Дедушки и бабушки в белых париках, с воротниками и рукавами, отделанными кружевами, все время наблюдают из позолоченных рам за внуками и правнуками, осужденными до самой смерти жить и мыслить по образу и подобию своих предков. Глава семьи перед бракосочетанием детей советуется со стариками; жена в трудные минуты ищет у них заступничества, изливает им свое горе и, как талисман, носит на пальце антикварное кольцо причудливой формы, не считаясь с тем, что это смешно. Кстати, тюфяки, на которых спят внуки, постелены на кроватях, где предки испустили последний вздох. Посуда, вплоть до мисок и горшков, принадлежала предкам, а дети пьют утренний кофе из тех же чашек, которыми пользовались их предки пять-шесть поколений назад.

Все члены семьи поддерживают традиции времен лучины и ужинают, самое позднее, в половине седьмого, а в девять часов ложатся спать. Вот почему для этих бедняг встречаться с иностранцами, особенно посещать вечерние дипломатические приемы, настоящее мучение! Подумайте только, какая большая проблема в их жизни – принять приглашение на прием, хотя бы и несколько раз в году! Сесть в восемь, полдевятого вечера за стол и лечь в постель самое раннее в полночь!..

И вот протокольный отдел министерства иностранных дел Голландии, чтобы предостеречь от такого несчастья старинные родовые семьи, живущие в Гааге и ее окрестностях, предусмотрительно издал специальную книгу протокола. Составители этой книги, пометив в ней фамилии и фотографии нескольких барышень и десятка молодых людей, тем самым подсказывали: «Этих вы можете приглашать, а остальных оставьте, пожалуйста, в покое». Остальные? Да, но они-то и составляли большинство аристократии, а выделенные для приглашений, я полагаю, либо полностью стали космополитами, либо были лицами менее знатного происхождения.

Как я вскоре узнал, причины, заставлявшие родовых голландских аристократов жить за китайской стеной, нельзя объяснить только обычаями и традициями предков. Если бы это было так, они проявили бы любезность и открыли бы двери своих домов для иностранных дипломатов хотя бы в часы, удобные для своего «распорядка дня». Между тем голландские аристократы просто уклонялись от дружеских связей. Для них все нетитулованные иностранцы вообще были чужаками. Однако на членов дипломатического корпуса аристократического происхождения, даже невысокого ранга – третьих секретарей или атташе, – этот карантин совсем не распространялся – они были вхожи в высшее общество. Сорок лет назад посол Османской империи в Гааге, сын паши, женатый на дочери принцессы, пользовался таким вниманием и уважением, что, когда я приехал сюда, его имя было у всех на устах. Всех последующих послов никто и не помнил. И еще один наш дипломат в ранге первого секретаря из очень старинной аристократической семьи достиг большого успеха и был любимцем многих баронов, князей и княгинь.

В Гааге есть аристократический клуб, которому двести или триста лет. Сюда вы можете вступить, если имеете дипломатический ранг посла или посланника, только путем избрания. Как бы там ни было, я прошел «баллотировку» и удостоился чести стать членом этого клуба. Всякий раз, когда я там бывал и когда разговор заходил о турках, он велся вокруг этих двух наших соотечественников. Об одном говорили: «Как хорошо играл он в бридж!», а о другом: «Как хорошо, говорил он на всех языках!», и из уст многих рыцарей, баронов и других «ванов» я слышал об этих двоих. «Какие это были благородные люди!» Имена двух наших соотечественников были занесены в «Золотую книгу» клуба.

Как странно, что в этом «аристократическом» обществе дворец династии Оранж-Нассау и его обитатели выглядят просто, не давая никакого повода для снобизма. Вполне можно, войдя в ворота с двумя часовыми, пройдя через маленький двор и обыкновенный холл с каменным полом, подняться на несколько ступенек по деревянной лестнице и в одной из боковых комнатушек встретиться с ее величеством самой королевой Вильгельминой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное