* * *
— Ну? — в один голос спросили Айронвуд, Глинда, Озпин, Барт и Николас.
Жон уселся за свой рабочий стол и положил перед собой блокнот. Впрочем, заставлять всех читать его неразборчивые каракули он, разумеется, не собирался, так что просто озвучил выводы:
— Салем испытывает одиночество и клиническую депрессию.
— Т-ты это понял по одной-единственной встрече?! — изумленно выдохнул Айронвуд.
— Нет. Я это понял по тому, что она не умолкала ни на секунду, как только удалось наладить общение. Мне пришлось просто сидеть и слушать о том, как протекали первые пять лет ее семейной жизни с Озпином. Салем даже счет времени потеряла.
Присутствующие задумались.
— А почему ты считаешь, что у нее депрессия? — наконец нарушила молчание Глинда.
— Все мысли Салем крутятся вокруг прошлого, — ответил ей Жон, внимательно глядя на Озпина. Ну, или на Оскара, но управлял его телом сейчас именно Озпин. — Только об этом она и говорила. О том, как была счастлива. О том, насколько хорошо они жили. Нет, прямо Салем ничего подобного не упоминала, но понять по тону оказалось совсем не сложно.
— Ностальгия — очень мощный наркотик, — произнес Барт. — И чем сильнее боль мы испытываем, тем чаще к этому наркотику прибегаем.
— А что насчет тех, кто находится рядом с ней? — поинтересовалась Глинда. — Не может же она быть одинокой в их присутствии, верно?
— Речь идет о Синдер, Тириане, Хазеле и Воттсе, — напомнил Жон. — Или хочешь сказать, что в подобной компании легко можно избежать одиночества и депрессии?
Глинда удивленно моргнула.
— Ну, справедливое замечание.
— Но даже если не переходить на оскорбления в их адрес, у всех подчиненных Салем имелись собственные интересы, — продолжил Жон. — Синдер желала получить могущество, Воттс тоже чего-то хотел... Возможно, славы. Хазелу требуется месть, а Тириан просто безумен и поклоняется Салем. Сама по себе она никого из них не интересует, так что легко могу представить ее беспросветное одиночество. Как только настороженность прошла, Салем вообще не умолкала, словно я являлся первым ее собеседником за тысячу лет.
Вполне возможно, так оно и было. Вряд ли ей с настолько примечательной внешностью удалось бы появиться в человеческом обществе, а бесконечная война с Озпином предотвращала любые контакты между ними.
Сомнительно, чтобы подобная жизнь приносила ей удовольствие. Даже если бы Салем искренне хотела уничтожить человечество, удовлетворение она бы получила только после выполненной работы. А когда результата не видно тысячелетиями, невольно начнешь оглядываться на куда более счастливые времена, желая вернуть их или просто всё глубже и глубже погружаясь в воспоминания.
— Наверное, именно поэтому она и вела себя настолько пассивно, — пробормотал Жон. — Потерялась в воспоминаниях и годами не находила в себе сил ни на что другое, не говоря уже о войне с человечеством. Бывали такие промежутки времени, чтобы вообще ничего не происходило?
— Да, — тяжело вздохнул Озпин. — Иногда наступали довольно странные года. Изредка даже десятилетия. Салем затихала и не делала совсем ничего. Я думал, что она строила планы, но... сейчас мне очевидно, что это было не так. Такие периоды вовсе не оканчивались каким-нибудь неожиданным ходом с ее стороны — просто в боевых действиях наступал перерыв. Полагаю, так и выглядят симптомы депрессии, да? Полное отсутствие желания что-либо делать?
— Один из симптомов. Далеко не у всех и не всегда имеется их полный набор, — пояснил Жон, на секунду задумавшись, прежде чем спросить: — Ты сам-то когда-нибудь впадал в депрессию?
— Что?..
— Я вовсе не пытаюсь подвергнуть тебя психоанализу. Мне нужно выяснить, встроили ли Боги в свое проклятье какую-нибудь защиту, которая сделает мою теорию совершенно бессмысленной.
— Хм-м, — задумчиво протянул Озпин, облизав губы. — Нет, никакой защиты в меня не встроили. И да... временами очень хотелось сдаться. Пожалуйста, не надо делать из этого какие-либо выводы. Просто в моей жизни бывали триумфы и провалы — как и у любого человека, прожившего достаточно долго. На каждое десятилетие счастья обычно приходится пара десятков лет печали, когда друзья стареют и умирают.
— У тебя хотя бы имеются друзья, — заметила Глинда. — И сколько бы боли они ни приносили, это всё равно гораздо лучше, чем их полное отсутствие.
— Да, наверное, так и есть. Годы счастья и воспоминаний стоят той боли, которую я испытываю от факта их смерти. Сотни раз повторялось одно и то же. Потому я и обращаюсь к памяти о них в те моменты, когда...
Он внезапно замолчал, после чего шепотом добавил:
— Ой...
В его голосе прозвучала такая неуверенность, что Жон счел необходимым положить ладонь ему на плечо.
— Теперь я, кажется, понял, о чем ты говоришь, — произнес Озпин. — Я понял, почему Салем с ностальгией вспоминает о нашей с ней совместной жизни, пусть даже сейчас мы являемся врагами...
Наступила тишина, которую никто из присутствующих не спешил нарушать.