Диссидент-2: Слово и дело

В эту логику укладывалось и ненавязчивое внедрение в массовое сознание мысли о превосходстве украинской экономики над общесоюзной кооперацией – к середине восьмидесятых с этим уже никто не спорил, да и требовать доказательств, подтверждающих сказанное, было некому. Поэтому объявление независимой Украины в 1991 году прошло как по маслу – Верховная рада постановила, а казаки, то есть простые громадяне УССР, утвердили буйными криками восторга. Впрочем, такое было во всех без исключения республиках великой страны. Даже в РСФСР особо одаренные особи бегали с легализованным триколором, радовались сбросу оков в виде никому не нужных Закавказья и Средней Азии и мечтали жить, как на Западе.

Сейчас о великой украинской экономике говорили тихо, без криков; судя по записке Сухонина, кого-то приходилось убеждать, передергивая цифры и показатели. Но это было легко – веры советской статистике уже почти не было, а при определенных манипуляциях получалось, например, что УССР обеспечивала примерно половину потребности СССР в свинине. Правда, большая часть этой половины оставалась в республике – то есть произвести-то они произвели, а вот вывезти не смогли, потому что логистика хромала на обе ноги. И те же ребята, которые показывали цифры производства свинины, очень не любили обсуждать, например, энергетику, потому что все ГЭС на великой реке Днепр строили всенародным ударным трудом, туда везли стройматериалы со всей страны, а агрегаты для них производили предприятия со всего Союза. Сейчас в УССР начиналась постройка целой серии атомных электростанций, которые республика в одиночку надорвется тащить – хотя, возможно, для производства свинины оно и не надо.

Местные «заукраинцы» не видели в своей однобокой просветительской деятельности ничего плохого – они поголовно стояли за коммунизм и советскую власть, легко приписывали себе достижения всего Советского Союза и не собирались ничего менять. Манипуляция с цифрами им нужна была лишь для того, чтобы простые украинцы не задумались, зачем нужна отдельная республика, если её жители до степени смешения похожи на русских, говорят и думают на русском языке и легко сходят за своих в той же Москве. Я подозревал, что подобные проблемы были и в Белоруссии, но там они не лопнули в виде нарыва даже в конце восьмидесятых, хотя идиотов с бело-красно-белой тряпкой хватало. Возможно, проблема была в кадрах, и белорусский Машеров оказался лучшим коммунистом, чем украинский Шелест. Я помнил, что до перестройки этот белорус не дожил, но подробности и дату той автомобильной аварии позабыл; в будущем многие считали это убийством, организованным лично Андроповым, который таким образом избавлялся от конкурентов, но в это я не верил абсолютно. Слишком сложная игра для нынешнего Комитета. [1]

Упорядочив свои мысли, я окончательно отложил в долгий ящик идею сделать с завотделом обкома Макухиным что-нибудь нехорошее. Судя по всему, злого умысла в его действиях и убеждениях не было ни на грош, он просто колебался в соответствии с линией партии, не обращая внимания на то, что это была не коммунистическая партия Советского Союза, а компартия Украины. Привлекать его к ответственности действительно не за что, и Чепак был прав, когда призывал не тратить на этого деятеля время.

Впрочем, Макухин был мне нужен по другим делам, напрямую связанными с теми целями, ради которых я оказался в Сумах, и в понедельник, после совершения необходимых действий на рабочем месте, я позвонил ему напрямую и договорился о внезапном визите.

***

Сумской областной комитет партии пока теснился в трехэтажном здании дореволюционной постройки на правом берегу Сумки, но рядом уже возводили что-то огромное, массивное и закругленное из стекла и бетона – кажется, эту громадину собирались достроить к концу текущей пятилетки. Никакой охраны, как в будущем – обычная дверь, за ней – не менее обычный вахтер, который вполне удовлетворился моим удостоверением и долго пытался объяснить, как попасть в нужный кабинет. Из его рассказа я почти ничего не понял – здание состояло из нескольких отдельных корпусов, соединенных вместе уже после войны, так что дорогу пришлось дополнительно выспрашивать у местных ответственных работников и работниц.

Отдел науки и всех учебных заведений области занимал сразу несколько комнат, одну из которых отвели под заведующего. Макухин работал на этой должности всего год, но оброс солидными бумажными запасами – они занимали несколько больших деревянных стеллажей и шкафов, а также часть столов, по начальственной привычке составленных буквой «Т». Меня он узнал сразу, выскочил из-за стола и встретил в дверях, радостно улыбаясь и протягивая руку.

– Виктор! А я помню, мы с тобой на банкете пили!

– Да, было дело, – я тоже улыбнулся.

Правда, пил в основном он, но про это Макухин, видимо, не помнил.

– Что ж, рад продолжению знакомства! Проходи! Может, чаю? Или?.. – он попытался лукаво подмигнуть, но получилось так себе.

– Чаю, если можно, мне потом опять на службу, которая и опасна, и трудна, – развел я руками.