Дитя примирения

И все равно оно его поразило. Такие письма всегда его поражали — почти так же, как изумил его как-то раз вид разгневанной Синтии. «Как могут люди, которые заявляют, что живут во имя любви и Иисуса, так бессердечно судить и выносить приговор? — спрашивала Синтия. — Они пробовали когда-нибудь поставить себя на твое место? Они ведь даже не пытаются понять, что заставляет человека вроде тебя просто выполнять свой долг! Кроме того, если аборты — вещь неправильная, почему тогда они узаконены? Почему тогда их оплачивает правительство?»

На эти вопросы у него не было ответов — ни тогда, ни сейчас.

Он наблюдал, как Синтия повернулась, чтобы подать ему его черный кожаный докторский чемоданчик. Он, конечно, тяжелый — но все же легче, чем отяжелевшее сердце Джеймса. Какая несправедливость! Ведь он так заботится о людях. Уж он-то знает, что происходит с человеком, если рядом не окажется врача! Слава Богу, хоть Синтия это понимает!

С самого начала она поддерживала Джеймса в его работе; точно так же, как она поддерживала его материально все последние годы его учебы. Эти годы тянулись долго, были голодными и очень тяжелыми — годы, принесенные в жертву. Синтия говорила ему, что именно в это время она поняла его принципы, поняла, насколько он заботится о людях. Поняла, когда увидела, как он долгими часами корпит над книгами и работает; как обращается с пациентами; как огорчается, когда пациент умирает, независимо от того, насколько безнадежным был случай.

Она знала обо всех его убеждениях, о его мечтах и о его боли. Она знала то, что он хранил в самой глубине сердца. И за все это Сннтня его любила. Именно это поддерживало его на его пути. Его жена, его семья, их любовь…

Она протянула ему чемоданчик, пожелала удачного дня.

— Мне надо осмотреть нескольких пациентов в больнице, потом на пару часов заеду в офис, а в клинике буду только к часу. Она поняла, что он хотел сказать, — вернется поздно…

— Мне задержать ужин?

— Не стоит! — Да у него и не будет аппетита… Наклонившись, Джеймс поцеловал ее.

— Нс знаю, что бы я делал без тебя, Синти!

— Ты бы заработался до смерти, — сказала она с нежной улыбкой. Притянула к себе его голову, крепко поцеловала.

— Я буду тебя ждать!

* * *

Элизабет Чемберс нажала кнопку интеркома.

— Сколько их там?

— Двенадцать!

Если ожидание продлится еще немного, некоторые пациентки, возможно, потребуют свои деньги обратно и уйдут.

— Доктор Уайатт так и не появился?!

— Пока нет.

Элизабет стиснула зубы, сдерживая гнев. Доктор Франклин уже ушел, а то бы она попросила его задержаться еще на час. Опоздания доктора Уайатта становились привычными. Может, ей следует оштрафовать его? Элизабет не сомневалась, что такая мера заставит Джеймса бежать в клинику с раннего утра. К несчастью, пока что последствия приходилось расхлебывать ей самой.

— Позвони в его кабинет в больнице. Выясни, может быть, там у них какой-то сложный случай.

— Джеймс всегда звонит, если…

— Я сказала — позвони ему!

— Хорошо, мисс Чемберс…

— И скажи Бренде, что я хочу с ней поговорить.

Отпустив кнопку интеркома, она представила себе, какие оправдания заготовил Джеймс на этот раз. Элизабет взяла карандаш, несколько секунд стучала им по столу, потом швырнула.

«Сейчас — значит, сейчас, а не через пять минут!»

Закрыв книгу учета, она швырнула ее в ящик стола и с треском его захлопнула.

Что за день! Она удивлялась самой себе: зачем она держится за эту жалкую, вонючую работу. Если бы здесь не платили так хорошо, она давно бы отсюда ушла. Ей до смерти надоело возиться с проблемами других людей; с проблемами, которые они сами себе создавали, а потом пытались от них избавиться. Большая часть денег, которые они за это платили, шла корпорации, которой принадлежала гинекологическая клиника. Хотя имена хозяев, конечно, ни в каких документах не упоминались, — они должны были всегда оставаться на высоте, а их имена сиять элегантностью и чистотой!

У Элизабет уже болела голова, а еще не было и часа дня. К трем голова будет раскалываться. Ей ужасно хотелось бокал мартини… Нет, рюмку текилы — вот это было бы здорово! Хоть что-нибудь, чтобы прекратилась эта боль в висках!

Она ненавидела ситуации, когда ей приходилось от кого-то зависеть. Она всегда старалась сама все держать под контролем — людям Элизабет не доверяла. Тем более таким, как доктор Джеймс Уайатт. Сначала говорит, что будет в клинике к часу, потом — к часу тридцати… Да и другим, которые делают не то, что им сказано, тоже нельзя довериться. Как, например, Бренде, которая рассказывает пациентам все так подробно, что они стаями вылетают из приемной на улицу. Сегодня сбежали двое — это минус шестьсот долларов. Что за дура!

Услышав неуверенный стук в дверь, Элизабет попыталась успокоиться.