Совет выражает убеждение в том, что автократическое управление Церковью, в особенности же насилие над совестью в виде навязываемой присяги, использование силы, подавление свободной дискуссии, несовместимы с истинной природой христианской Церкви, и просит во имя Евангелия предоставить своим собратьям-христианам в германской Церкви:
свободу проповедовать Евангелие Господа нашего Иисуса Христа и жить в соответствии с Его учением;
свободу печатного слова и собраний во служение христианскому сообществу;
свободу Церкви наставлять молодежь в принципах христианства и неприкосновенность ее для принудительного навязывания философии жизни, антагонистичной по отношению к христианской религии284.
Утром 28 августа Бонхёффер произнес перед ассамблеей памятную «Речь о мире».
«С первой минуты, – говорит Дудзус, – все собрание в Фано замерло, затаив дыхание. Многие сразу поняли, что услышанного им не забыть никогда».
Бонхёффер говорил о том, что в первую очередь и главным образом Церковь должна прислушиваться к Слову Божьему и повиноваться ему. Либеральные богословы не привыкли ни к такому языку, ни к таким интонациям. От самой идеи, что Господь говорит с людьми, чего-то от них требует, многие поеживались. Дудзус считает, что «Бонхёффер зашел так далеко, что участники конференции за ним не поспевали». Но сила его слов била наотмашь, и некоторые фразы из той речи цитируются до сих пор.
Нет пути к миру через безопасность. Ради мира надо идти на риск, мир сам по себе – отважное приключение, и никакой безопасности в нем нет. Мир и безопасность – антонимы. Гарантий требует тот, кто хочет защитить самого себя, но мир – это полное повиновение Божиим заповедям, и тут уже не требуется гарантий. С верой и послушанием судьба народов вверяется руке Всемогущего Бога, и не надо пытаться управлять ею в эгоистических целях. Битвы выигрываются не оружием, но с помощью Божией. Они выигрываются на том пути, который ведет к кресту285.
«Он не занимался пустым словопрением, – говорит Бетге. – Он прямо требовал отважиться на принятие определенных решений». И даже не он, а Бог требовал – чтобы те, кто слышал эти слова, повиновались им. Он «страстно убеждал привыкшее к дипломатии собрание оправдать свое право на существование, во всей полноте провозгласив Евангелие мира». Он напоминал делегатам о том, что Бог облек их властью – в качестве Своей Церкви – быть гласом пророческим среди века сего, и что они должны действовать в соответствии с этим дарованным Богом авторитетом, быть Церковью, которая властью Святого Духа несет ответ Бога на современные проблемы.
Но кто из слушателей мог внять всему этому? Бетге отмечает, что Бонхёффер «использовал слово «Собор», удивившее многих в аудитории. Но он хотел внушить им идею, что они – не просто совещательный орган, выражающий какое-то мнение. Собор провозглашает, обязывает и разрешает и тем самым обязывает и разрешает самого себя»286.
Если когда-либо в жизни Бонхёффер превращался в Иеремию или Иону, это случилось там и тогда, на исходе августа 1934 года, на маленьком острове у берегов Дании. Берлинским студентам Бонхёффера, участвовавшим в молодежной конференции, не разрешили наблюдать за собранием из главного зала ассамблеи, где заседали почтенные участники основной конференции, но друг Бонхёффера уговорил кого-то провести их на верхнюю галерею. Сразу после выступления Бонхёффера их поспешно вывели вон, но одному из студентов врезались в память последние слова: «Чего мы ждем? Уже поздно». Когда Бонхёффер закончил, председатель собрания подошел к кафедре и сказал, что нет ни малейшей необходимости комментировать эту речь: ее смысл и так всем понятен.