Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

По вечерам берлинские студенты собирались и обсуждали затронутые на конференции проблемы, часто засиживаясь до поздней ночи. Бонхёффер просил их соблюдать осторожность, откровенничать не со всеми. Однажды утром датская газета вышла с шапкой: «Немецкая молодежь высказывается откровенно: Гитлер задумал стать Папой». Значит, кто-то проник в их круг и слышал разговоры о том, как Гитлер подминает под себя Церковь. Это была катастрофа. Бонхёффер понимал, что молодых людей ждут неприятности по возвращении на родину. Он сделал все, что мог, чтобы исправить ситуацию, обсуждая и «приглушая» ее в разговорах по телефону и при встречах на конференции. В итоге все обошлось. Германия тогда еще не превратилась в полицейское государство.

Геккель и другие делегаты от рейхсцеркви хотя и присутствовали в Фано, однако строго выполняли инструкции и старались ничего существенного не сказать. Геккель уходил от обсуждения еврейской темы, прибегая к стратегии бесконечной и бессодержательной болтовни: 25 августа он полтора часа читал доклад по экуменическим вопросам; два дня спустя выступил с речью о государстве и Церкви. Лондонская Times

охарактеризовала первую речь как «блистательное восхождение в стратосферу чисто церковной догмы»287. До Мюллера донеслась весть, что Геккель не произвел столь замечательного впечатления, как они рассчитывали, и он немедленно отрядил на конференцию особого посла, Вальтера Бирнбаума, вместе с доктором Августом Йегером, тем самым беспощадным фанатиком, который называл Воплощение «прорывом нордического света в мировую историю». Эти двое примчались в Копенгаген, а там выяснили, что конференция проходит на Фано, то есть «с другой стороны» Дании. На карту был поставлен престиж рейхсцеркви – послы наняли гидроплан и с шумом и треском, к величайшему замешательству Геккеля, приземлились в трехстах пятидесяти километрах к западу.

Йегер сумел промолчать, но и богословие его спутника оставляло желать лучшего. Бирнбаум испросил разрешения обратиться к собранию и выдал пеструю гирлянду историй про каких-то немцев, сделавшихся христианами именно благодаря влиянию национал-социализма. Юлиус Ригер назвал это «абсурдной болтовней». Геккель пришел в ужас от того, что рейхсепископ надумал послать ему вслед эту парочку: их присутствие и их высказывания осложняли его и без того непростое положение. Но Геккель лучше многих прочих умел играть по правилам такого рода конференций и использовать их в собственных интересах: он вновь, так сказать, нацепил коньки и пустился неуклюжими пируэтами рассекать лед. Какие-то обвинения он напрочь отвергал, беспрестанно подавал протесты, на официальных заседаниях отнимал время шаблонной чепухой и твердил, будто ситуация в Германии как никогда ранее благоприятна для «провозглашения Евангелия».

Тем не менее, к радости Бонхёффера, конференция вынесла резолюцию, выражавшую «глубокую озабоченность» ситуацией в Германии. В ней было сказано, что «основные принципы христианской свободы» подвергаются угрозе, а применение силы, «автократические управление Церковью» и «подавление свободной дискуссии» были признаны «несовместимыми с подлинной природой христианской Церкви». Далее в резолюции говорилось: «Совет желает заверить своих братьев из Исповеднического синода Немецкой евангелической церкви в том, что его молитвы и его сердечная поддержка с ними в их свидетельствовании евангельских принципов, и Совет намерен сохранять с ними теснейшие связи».

Особенно болезненным ударом для послов Мюллера стало открытое, умышленное избрание президента Исповеднического синода Коха во Вселенский Собор Всемирного альянса. Геккель протестовал – озлобленно и тщетно. И все же ему удалось добиться одной маленькой, невинной с виду поправки к резолюции, и это был успех, вполне оправдавший расходы на посылку пронацистской делегации на конференцию: в поправке говорилось, что Совет желает «поддерживать дружеские связи со всеми группами в Немецкой евангелической церкви». Таким образом рейхсцерковь уравнивалась с Исповеднической церковью как одна из «групп», и это лишало резолюцию основного смысла. Парламентская уловка епископа Геккеля свела на нет усилия Бонхёффера объяснить всем, что Исповедническая церковь и есть Церковь Германии, а «немецкие христиане» с их рейхсцерковью – еретики и потому не могут именоваться Немецкой церковью. Последствия этой ошибки – в будущем весьма серьезные – тогда еще не были очевидны. Даже Бонхёфферу казалось, что сделан решительный шаг вперед, а дальнейшие экуменические конференции смогут закрепить этот успех. Все ликовали. Увы, по словам Бетге, экуменическое движение так никогда и не сделало дальнейших шагов навстречу Исповеднической церкви. «Фано, – писал он, – стало не первым этапом, а кратковременной кульминацией»288.

Гёттинген