Мне всегда казалось, что мы таким способом изо всех сил выгораживаем Богу некое «место», но я бы хотел видеть Бога не в определенных границах, но в центре, не в слабостях, но в силе, не в смерти и в вине, но в нашей жизни и в благе… Церкви отводятся не рубежи, где иссякают человеческие возможности, ее ставят посреди деревни. Так обстоит дело в Ветхом Завете, и с такой точки зрения мы еще не научились читать Новый Завет в свете Старого. Я много думаю о том, как выглядит безрелигиозное христианство, какие формы примет, и скоро я снова напишу тебе об этом621.
Богословие Бонхёффера неизменно опиралось на концепцию воплощения, которая не бежала от «мира», но считала мир благим Божиим творением, которым следует наслаждаться и любить его, а не спешить выйти за его пределы. Согласно этому мировоззрению, Бог искупил человечество через посредство Иисуса Христа и вновь сотворил нас «хорошими», а значит, неправильно отвергать свою человеческую природу как «недуховную». Как было сказано по другому случаю, Бог ждет от нас «Да» миру, который Он сотворил, – это и будет наше «Да» самому Богу. Ничего общего с псевдогуманизмом либеральных богословов, провозглашавших «смерть Бога» и нацеплявших на себя в грядущие годы плащ пророка-Бонхёффера, ничего общего с антигуманизмом благочестивых «религиозных» теологов, отвергавших богословие Бонхёффера как «либеральное». Эта концепция – нечто принципиально иное, это гуманизм Бога, явленный Иисусом Христом.
Главный труд
«Этику» Бонхёффер воспринимал как свой главный труд, magnum opus. Он так и не закончил эту книгу, над которой работал много лет, в Эттале, в Кляйн-Крёссине, во Фридрихсбрунне и в мансарде родительской квартиры. Теперь он продолжил работу в Тегеле. В 1943 году он говорил Бетге: «Мне кажется, жизнь моя более-менее закончена и осталось лишь завершить «Этику». Хотя автор так и не был вполне удовлетворен своим трудом, «Этика» читается как законченная вещь, наравне с «Ученичеством» и «Общинной жизнью» [72] и играет важную роль для понимания философии Бонхёффера в целом.
Книга открывается такими словами:
Те, кто пытается хотя бы подступиться к проблемам христианской этики, сталкиваются с возмутительным требованием – с самого начала они вынуждены отказаться, как от противоречащих самой теме, от тех двух вопросов, ради которых они и обратились к изучению этики: «Как стать хорошим?» и «Как сделать что-то хорошее?». Вместо этого задается принципиально иной вопрос: «В чем воля Бога?»622.
Бонхёффер не признает реальность вне Бога; он убежден, что нет вне Бога никакого блага. Всякая попытка найти такого рода «внешнее» благо есть «религия» в уничижительном смысле, который придавал этому слову Барт: стремление устранить Бога и построить ущербный человеческий путь на небеса. Так понимает Барт и Вавилонскую башню и фиговый листок, с помощью которого человек тщетно пытается отвести глаза Богу.
«Нам является в искаженном зеркале все то, – пишет Бонхёффер, – что мы видим и познаем не в Господе»623. Итак, Бог – не религиозное понятие и не религиозная реальность. Бог – тот, кто создал реальность, и воспринять реальность поистине можно только в Боге. Ничто существующее не может оказаться вне Его царства, потому и нет другой этики, кроме как творить волю Бога, и Бог – неотменимое условие в уравнении человеческой этики: с Иисусом Христом реальность Бога вошла в реальность мира.