Справедливости ради следует сказать, что Хепнер и впрямь неожиданно для себя попал прямо с воли в невыносимую ситуацию. Даже отважный Бест признает: «Этот месяц стал настоящим адом и отнял у меня больше сил, чем весь прежний срок в тюрьме. Я уже засомневался, удастся ли мне когда-нибудь вернуться домой. Небось, ликвидируют пулей в затылок, если наши подойдут слишком близко. Единственная надежда – уничтожить их, а им нет никакого смысла щадить тех из нас, кто попал им в руки»676.
В камере номер 5, одной из больших, сидел генерал фон Фалькенхаузен. Его Бест характеризует как «одного из прекраснейших людей, каких я когда-либо видел»677. В Первую мировую Фалькенхаузен был награжден орденом
Последние двое заключенных этой маленькой тюрьмы были непохожи на прочих. Одна из них была женщина, которую мы знаем только под именем Хайдль. Иза Вермерен описывает ее так: «Непонятного происхождения и крайне несимпатичная девица, чье настоящее имя, национальность, язык никому не были известны. Ее считали шпионкой, сомневались только, шпионила ли она исключительно на гестапо или ей хватило ума послужить своей благородной профессией обеим сторонам».
По словам Беста, это была «приземистая, светловолосая, крепко сбитая девица двадцати с небольшим лет, которая, если бы не малый рост, могла бы позировать в качестве модели Молодой Германии», однако для других узников она стала «головной болью». Пожив в борделе в Заксенхаузене, она «нахваталась манер и словечек его обитательниц»678. Кокорина она привлекала, остальных узников – ни в малейшей степени.
Но самым странными спутниками двух последних месяцев жизни Бонхёффера оказались доктор Вальдемар Ховен и доктор Зигмунд Рашер, оба – из самых зловещих персонажей Третьего рейха. К тому моменту, когда Бонхёффера перевели в Бухенвальд, Ховен находился там на положении заключенного, но три недели спустя его освободили, так как врачей не хватало. На посту главного врача Бухенвальда Ховен распоряжался убийствами множества узников, как больных, так и здоровых. Он также имел счастье состоять в любовниках чудовищной садистки Ильзе Кох, жены коменданта лагеря. Один из свидетелей на Нюрнбергском процессе, бывший узник Бухенвальда, работавший под командой Ховена, показал:
Однажды доктор Ховен подошел к окну патологоанатомического кабинета и указал на незнакомого мне арестанта, который спешил на перекличку. Доктор Ховен сказал мне: «Чтоб к завтрашнему вечеру его череп был у меня на письменном столе». Врач записал номер, заключенному велели явиться в медицинский отдел. В тот же день его труп оказался в патологоанатомическом отделении. Вскрытие показало, что узник погиб от инъекции. Его череп извлекли и обработали, как было велено, и передали доктору Ховену679.
28 февраля место Ховена в узилище занял тридцатишестилетний Рашер. Бест видел его в уборной как-то утром: «маленький человечишка с рыжими усами», на его взгляд, «странный, едва ли не самый странный человек, какой попадался мне в жизни». Рашер признался Бесту, что он «разработал конструкцию газовых камер и наблюдал за их строительством, а узников использовал в качестве подопытных животных в медицинских экспериментах»680. Очевидно, никакого греха он в этом не видел, действовал по обстоятельствам. По его словам,