Пастор Ригер позвонил из Лондона и спросил, будем ли мы дома – ему нужно сообщить нам нечто важное. Герт ответил ему по телефону: «Будем рады вас видеть».
Вскоре я увидела из окна, как он приближается к дому. Открыв нашему другу дверь, я испугалась: он был так бледен, что сразу стало ясно – случилось что-то ужасное. Мы торопливо перешли в комнату, где ждал Герт, и пастор Ригер с глубокой печалью сказал: «Дитрих. Его больше нет – и Клауса тоже…»
«Нет, нет!» – простонал в ответ Герт.
Ригер выложил на стол телеграмму, достал из кармана пальто Новый Завет и начал читать десятую главу Евангелия от Матфея. Не знаю, как бы я пережила эти мгновения, если б не цеплялась за каждое слово:
«Се, посылаю вас как овец среди волков… Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас… Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас… нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано… Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным… и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее».
Пастор Ригер полностью прочел нам десятую главу и напомнил о том, как прекрасно Дитрих истолковывает эти слова в «Цене ученичества».
Все остальное в тот день выпало из моей памяти, помню лишь, как слезы текли по лицу Герта и как всхлипывали девочки…
…Все эти годы я жила лишь надеждой соединиться с Дитрихом в новой, лучшей Германии, ждала той минуты, когда мы поведаем друг другу о наших испытаниях, обо всем, что произошло с нами в эти трудные годы.
…Я надеялась, что союзники снарядят парашютный десант, чтобы еще до подхода основных сил захватить концлагеря и освободить узников. Эти надежды разделяли с нами знакомые англичане – хотя они, вероятно, всего лишь пытались нас подбодрить. Но так или иначе, мечта оставалась мечтой. Не могу судить, в самом ли деле подобная операция выходила за грань возможного, но не могу отделаться от подозрения, что ничего не было сделано только из-за крайнего ожесточения против всех немцев, сказавшегося и в чудовищной политике по отношению к немецкой оппозиции. Епископ Чичестерский писал нам, что Черчилль полностью сосредоточился «на борьбе, отодвинув все остальное в сторону»717.