Дюна

— К несчастью, у Хавата был не слишком состоятельный хозяин, он не мог поднять своего ментата до вершин разума, которые по праву принадлежат ментатам. Хават даже увидит в этом частицу правды. Герцог не был в состоянии позволить себе нанять самых деловых агентов, чтобы предоставить своему ментату необходимую информацию, — барон поглядел на Нефуда. — Никогда не следует обманывать самого себя, Нефуд. Правда — могущественное оружие. Мы знаем, чем одолели Атридесов. И Хават знает это. Мы сделали это богатством.

— Богатством. Совершенно верно, милорд.

— Мы сосватаем Хавата, — сказал барон, — укроем его от сардаукаров и будем держать в резерве… о противоядии можно забыть в любой день. Остаточный яд никак не удалить. И, слушай, Нефуд, Хават ничего и не заподозрит. Противоядие не обнаруживается ядоискателем. Пусть он сканирует все свои блюда, но никогда не заметит и капли яда.

Глаза Нефуда расширились в знак понимания.

— Отсутствие иных вещей, — сказал барон, — может быть столь же смертоносным, как и присутствие их… отсутствие воздуха, э? Или отсутствие воды? Отсутствие всего, к чему есть привычка. — Барон кивнул. — Понимаешь меня, Нефуд?

Тот глотнул: «Да, милорд».

— Тогда действуй. Отыщи командира сардаукаров и запусти дело в ход.

— Сию минуту, милорд, — Нефуд поклонился, повернулся и торопливо вышел.

«Хават перейдет ко мне, — подумал барон. — Сардаукары отдадут его. Разве что заподозрят, что я собираюсь погубить ментата, и я дам основания для таких опасений! Глупцы! Один из самых опасных ментатов во всей истории, ментат, обученный убивать, и они отдадут мне его, как безмозглую куклу, чтобы я сломал ее. Я покажу им, как пользоваться подобными игрушками».

Барон потянулся рукой под драпировку рядом с его поплавковой кроватью и нажал кнопку звонка, чтобы вызвать своего старшего племянника Раббана. Улыбаясь, он откинулся назад.

Все Атридесы погибли!

Тупица-капитан, конечно, прав. Безусловно, ничто не оставалось в живых на Арракисе там, где прошла песчаная буря. Тем более экипаж орнитоптера… И женщина, и мальчишка мертвы. Взятки нужным людям, немыслимые расходы на обеспечение подавляющего военного превосходства на этой планете… лукавые доносы, предназначенные для ушей лишь самого императора, — все продуманные ходы наконец дали свой плод.

Сила и страх… страх и сила!

Теперь барон ясно видел дальнейшее… Когда-нибудь Харконнен станет императором. Не он сам, не дитя его собственной плоти. Но Харконнен. И конечно, не Раббан, которого он только что вызвал. Младший брат Раббана. Юный Фейд-Раута. Этот мальчишка был по сердцу барону, в нем было нечто симпатичное для Харконненов… свирепость.

«Очаровательный мальчик, — подумал барон, — через год-другой, когда ему будет семнадцать, станет ясно, получится ли из него орудие, с помощью которого Дом Харконненов сумеет захватить трон».

— Милорд барон.

Перед дверным полем опочивальни барона стоял невысокий, крупнолицый, полный мужчина, с близко посаженными глазами, широкоплечий, — как и все Харконнены по отцу. Его жир еще был плотен, но было ясно, настанет день, когда и ему придется воспользоваться поплавками, чтобы поддержать жирное тело.

«Танк, — подумал барон, — с умом атлета. Нет, он не ментат, мой племянник, не Питер де Врие, но, быть может, никто лучше его не подходит для будущего дела. Если я только позволю… он сотрет все в пыль на своем пути. О, как же его возненавидят здесь, на Арракисе!»

— Мой дорогой Раббан, — начал барон. Дверной пентащит он выключил, но намеренно перевел свой личный на полную мощность, чтобы подрагивание поля было заметно в лучах светошара, находившегося возле постели.

— Вы вызвали меня, — произнес Раббан, вступая в комнату. Бросив мимолетный взгляд на колеблемый щитом воздух, он поискал поплавковое кресло, не нашел и остался стоять.

— Стань поближе, чтобы я мог тебя видеть, — сказал барон.

Раббан сделал еще шаг, подумав при этом, что проклятый старикашка специально убрал все кресла, заставляя гостей стоять.

— Атридесы мертвы, — сказал барон, — все до последнего. Вот почему я вызвал тебя на Арракис. Планета снова твоя.

Раббан заморгал:

— Но я думал, что вы собираетесь возвысить Питера де Врие до…

— Питер тоже мертв.

— Питер?

— Питер.

Барон вновь включил дверное поле, предотвращая проникновение любой энергии.

— Наконец надоел, а? — спросил Раббан.

В энергетически защищенной комнате голос его звучал глухо и безжизненно.

— Вот что я тебе скажу, — рявкнул барон, — ты изволил намекнуть, что я разделался с Питером, словно Питер пустяк, комар, — он прищелкнул пальцами. — Такой вот, э? Я не настолько глуп, племянник. И жди немилости, если ты еще раз словом или жестом намекнешь на то, что считаешь меня способным на подобную глупость.

В косых глазах Раббана мелькнул страх. Он-то знал, насколько далеко заходил барон в гневе на членов семьи. Обычно до смерти возмутителя порядка не доходило, если только она не сулила выгоды. Но внутрисемейные наказания бывали тяжелыми.