Диверсант Петра Великого

С силой хлопнув по плечу боярыча, Петр резко развернулся и вышел из шатра. Михаил же еще долго бродил по шатру, часто останавливаясь возле постели своего командира, и думал обо всем произошедшем. Все случившееся в этот день казалось ему если не сном, то чем-то малореальным, сюрреалистичным. Еще утром он, как сотни остальных морпехов, сидел в тесном брюхе невиданного железного корабля и ждал своего первого настоящего боя. Снаружи все гремело, по железу корабля бились турецкие ядра, ревели стартующие с палубы огненные стрелы, сильно пахло вонючим спиртом. Все началось, когда раздался крик командира и с грохотом распахнулся десантный люк. Он, выхватив ставший уже привычным абордажный топор, словно пробка из бутылки вылетел на воздух. Больше не было времени подумать, сомневаться. За его спиной уже гремели сапогами морпехи. Навстречу с многометровой каменной каланчи с ревом летели каменные ядра, мушкетные пули и даже тяжелые стрелы крепостных арбалетов. Михаил случившееся потом толком уже и не помнил. Он бежал вперед, стрелял из пистолей, метал кругляши гранат, рубил топором. Пинал ногой какую-то деревянную рухлядь, обливаясь потом, тащил ядра для орудия. Кажется, что-то кричал. Очнулся боярыч лишь тогда, когда в паре шагов от него раздался громкий выстрел из пистоля и сразу же вскрикнул его командир. Тот момент у него буквально отпечатался в голове. Михаил увидел, как командира резко развернуло в сторону, а от его головы во все стороны брызнула кровь. После тот медленно сполз по стене и завалился на каменный пол…

С того дня Михаил стал бессменным дежурным охранником возле своего командира. Едва ли не целыми днями он был возле него, изредка доверяя свой пост кому-нибудь из морпехов. Правда, все это прошло мимо меня. С момента того выстрела я был в беспамятстве, которое, к счастью, продолжилось недолго…

Мое пробуждение прошло буднично и совсем незаметно. Я открыл сначала один глаз, потом второй. Затем появился слух, который тут же наполнился чьим-то нудным плаксивым бормотанием. Оно было настолько противным, что начало меня доставать. Об этом я, собственно, и решил сказать.

– Блин, сколько же можно?! Башка и так раскалывается от твоего бормотания. Замонал уже.

Из дальнего угла раздался странный грохот; видимо, кто-то свалился от удивления или испуга.

– Боярыч, ты, что ли?! Ну у тебя и рожа. Увидишь, в штаны навалишь. Ты чего? Ты чего, говорю? Слышишь?! Чего меня лапаешь, как девку? Я ведь не из этих…

Однако боярыч с перекошенным от радости лицом продолжал с силой трясти меня. Некоторое время он не мог произнести ни слова. Только лишь ощупывал меня руками: голову, руки, грудь.

– Господи, командир очнулся, – наконец, дрожащим голосом произнес он. – Не чаял уж совсем. Думал, так и преставишься во сне-то. Ты же не дышал почти. Сердечко еле-еле тюкало…

– Что же вы, дурни, меня раньше времени хороните? – хрипло рассмеялся я. – У меня на роду написано, что не в постели помру я. Тем более на небеса нет мне хода, – сдуру бросил я и сразу же наткнулся на остекленевший взгляд боярыча. – Господь мне в картишки проигрался в пух и прах. Обозлился на меня. Лаялся очень сильно. Сказал, чтобы теперь я маялся на земле целую вечность.

О своей шутке я почти сразу же пожалел, увидев ломанувшегося прочь из избы боярыча. Когда же он вернулся вместе со священником и лекарем, оправдываться было уже поздно. Правда, через пару дней, будучи под хмельком, он несколько раз спрашивал у меня про это. Все пытался вызнать, в какую игру с Богом я играл. Видимо, хотел заранее потренироваться…

Оказалось, в бессознательном состоянии я валялся почти пять дней. Лежал натуральным бревном все это время, ни на что не откликаясь. Думаю, меня только чудом не похоронили.

Столь долгое лежание в отключке не прошло для меня бесследно. Я очень обессилел. С трудом поднимал руки, поворачивал голову. О том, чтобы подняться, вообще не было разговора. Сейчас меня можно было лишь осторожно кантовать, как деревянный контейнер с хрупким содержимым.

– Давай-ка, братка, рассказывай последние новости, – улучив момент после очередной кормежки, когда мне с ложечки вливали в рот наваристую похлебку, спросил я. – Чую, многое случилось.

Боярыч при этих словах как-то странно посмотрел на меня. После чего тут же выгнал фигуристую девку, кормившую меня, и крепко захлопнул дверь за ней.

– Столько всего случилось, командир, что все и не рассказать, – начал он негромким заговорщическим голосом. – Слухай.