Дневная битва

– Ночь, посмотри на себя, ты же вдрызг пьяна! – послышался голос, и Лиша обнаружила, что над нею склонилась Дарси.

– Дай сюда. – Дарси выхватила у нее спички. – Меня считают тупой, но даже я знаю, что пьянство не сочетается с фейерверками. Решила остаться без пальцев? Дом поджечь? Или кого-нибудь убить?

– Не учи меня, Дарси Лесоруб! – окрысилась Лиша. – Это я, а не ты травница Лощины.

– Тогда и веди себя как травница. – Рядом с Дарси остановилась Элона. Последний человек, которого Лише хотелось видеть. – Что сказала бы Вруна, найди она тебя в таком состоянии?

«Мы неспроста охраняем секреты огня, – говорила Вруна. – Мужчинам нельзя доверить такую силу».

Лише стало невыносимо стыдно. Вруна плюнула бы ей под ноги или ударила палкой, чего не делала никогда.

И она знала, что заслужила это. Перспектива опозорить наставницу сломала ее, и она затряслась от рыданий.

Дарси прижала Лишу к себе, скрыла от толпы ее минутную слабость.

– Ничего страшного, Лиша, – шепнула она. – С каждым бывает. Ступай с мамой, а я займусь фейерверками.

Лиша шмыгнула носом, кивнула, вытерла глаза и, когда Дарси отпустила ее, встала прямо. Она поплелась к матери и усиленно старалась не споткнуться на неровной мостовой. Элона приглашающе выставила локоть, и Лиша с достоинством взяла ее под руку. Только мать знала, как тяжело она оперлась.

– Пройдем еще чуточку, и отдохнешь, – пообещала Элона.

Они подошли к одной из многочисленных скамей, что стояли вокруг площади, и почтенные домохозяйки вскочили на ноги, торопливо присели в реверансе и освободили место.

– Ладно, – сказала Элона. – Сколько ты выпила?

Лиша пожала плечами. Порылась в фартуке и протянула матери принесенный Уондой пузырек. Элона подняла его к свету, откупорила, принюхалась. Фыркнула и приложилась.

– Если этого перепью я, у меня зашумит в голове, а ты, должно быть, готова выблевать все, что съела после утренней чистки.

Лиша покачала головой:

– Дай минуту отдышаться, и все.

– Нет, не выйдет, – возразила Элона, выпрямилась и чуть распустила тесьму на платье, чтобы углубить вырез, как делала всегда, когда в помещение входил мужчина. – Смотри перед собой. Не смей блевать.

Лиша подняла глаза и увидела приближающегося графа Тамоса – блистательного в изысканном наряде и драгоценностях. За ним, как тени, следовали «деревянные солдаты», но граф будто не замечал их, и его любезная улыбка казалась расслабленной и непринужденной. Он щеголевато шаркнул ногой на королевский манер и поклонился, хотя положение женщин к этому не обязывало.

– Рад видеть вас снова, госпожа, – произнес он и повернулся к Элоне. – Имейся у вас сестра, я, безусловно, услышал бы о ней, а потому полагаю, что эта красавица – ваша мать, госпожа Свиток, чья сомнительная репутация известна всему свету.

Лиша закатила глаза. От принца она ждала, по крайней мере, большей оригинальности. Если бы ей давали клат всякий раз, когда мужчина использовал этот пассаж с целью подкатиться к Элоне, она стала бы богаче герцога Райнбека.

Элона всегда отвечала одинаково: хихикала, словно в жизни не слышала ничего остроумнее, опускала глаза и соблазнительно краснела. Лиша сомневалась, что Элона вообще способна от чего-либо покраснеть, но мать умела делать это сознательно.

Элона протянула руку для поцелуя.

– Боюсь, все эти россказни – чистая правда, ваша светлость.

«Вот честное слово», – подумала Лиша и глубоко вздохнула, чтобы укрепиться.

Улыбка Тамоса была решительно-хищной, смахивала на волчий оскал вестника Марика. Лиша поняла, что не вынесет, если Тамос продолжит пожирать глазами ее мать. Только не при ней. Она тоже изобразила улыбку и чуть распустила собственную тесьму.

– Как вам нравится праздник, ваша светлость? – спросила она, возвращая к себе и удерживая его взор из последних сил.

Глаза графа опускались все ниже, но Лиша, по примеру Элоны, притворилась, что ничего не замечает.

– Я ни разу не видел деревенской свадьбы, – ответил Тамос, – и теперь понимаю, как много потерял. По сравнению с ней придворные балы – смертная скука.

– О, вы нам льстите, – отозвалась Лиша. – Разве могут наши женщины в домотканых платьях сравниться с пышными куртизанками в шелках и золоте?

Взгляд Тамоса опять скользнул вниз, и Лиша улыбнулась шире.

– Куртизанки больше пекутся о себе, чем о других. – Он поднял руку при звуке новой плясовой мелодии, которую завели жонглеры. – Жариться могут, но чтобы исполнить кадриль – никогда.

Следующие часы, пока Лиша отплясывала и хохотала с красавцем-графом, прошли как в тумане. Ворча, он уступал ее другим танцорам, но не отходил ни на шаг, а его поцелуи в карете во время проводов домой были жаркими и полными страсти. Член у графа закаменел уже в кюлотах, и Лиша прижималась и терлась бедрами. Она ощутила, что уже потекла, и прикидывала, как бы овладеть графом прямо в карете, но тут они подъехали к дому, и кучер спрыгнул, раздвинул лесенку и отворил дверцу.

Тамос вышел первым и подал Лише руку, ее покачнуло на земле.

– Возвращайся на пир, – приказал он кучеру – Я пойду пешком.