Дневник. 1873–1882. Том 1

Тут государь обратился к воспоминаниям Крымской войны; слезы навернулись на глаза его, когда он заговорил о тогдашнем тяжелом положении покойного императора Николая, об упреках, которыми осыпали его друзья и недруги за то, что он вовлек Россию в бедственную войну. Затем государь, отвечая на мои вопросы, сказал: «Конечно, если нас заставят воевать, мы будем воевать; но я не должен сам подать ни малейшего повода к войне. Вся ответственность падет на тех, кто бросит вызов, и пусть тогда Бог решит дело. И потом не надо забывать, что секретный союз, заключенный мною с Германией и Австрией, есть исключительно союз оборонительный; союзники наши обязались принять нашу сторону, если мы будем атакованы; но они не сочтут себя обязанными поддерживать нас в случае инициативы с нашей стороны, в случае наступательных наших предприятий, и может выйти то же, что было в Крымскую войну – опять вся Европа опрокинется на нас…»

В таком смысле разговор, или, лучше сказать, монолог государя продолжался с полчаса, так что мне трудно припомнить все его слова; он был растроган, минутами не мог говорить. Он сознался, что эти именно заботы и беспокойства постоянно гложут его и расшатывают его здоровье. «Может быть, внешне я кажусь спокойным и равнодушным, но именно это и тяжело – показывать лицо спокойное, когда на душе такие тревожные заботы. Вот отчего я и худею, отчего и лечение мое в Эмсе не пошло впрок».

Это искреннее излияние, этот скорбный голос, вырвавшийся так неожиданно из глубины сердца, растрогал меня и оставил сильное впечатление. Доклад нынешнего дня останется у меня всегда в памяти.

Замечательный этот разговор не помешал, однако же, мне докончить мой доклад, и государь выслушал его со вниманием до последнего дела. После меня еще были другие доклады: Посьета, барона Шернваль-Валлена (по делам Финляндии) и т. д.

Возвратившись в Петербург в 5 часов, я как-то неохотно принялся после обеда за текущие дела и поехал развлечься на Аптекарский остров к Андрею Парфеновичу Заблоцкому. Он показывал мне свои работы по жизнеописанию графа Павла Дмитриевича Киселева и прочел несколько отрывков. Уже прежде он присылал мне некоторые главы, относящиеся к пребыванию графа в Париже в качестве посла. Судя по поверхностному обзору этих отрывков, можно надеяться, что сочинение, за которое взялся Заблоцкий, будет в высшей степени интересно в историческом отношении. Это будет не только изображение одной замечательной личности, но и материал для изучения целой эпохи.

16 июля. Пятница.

Утром заехал в Зимний дворец расписаться у принца Гумберта, который сегодня же в 9 часов вечера уезжает в Москву. Весь остальной день сидел дома за бумагами, в полном одиночестве.

17 июля. Суббота. Утром, по обыкновению, был в Петергофе с докладом. Государь был сегодня бодрее и в лучшем расположении духа, чем прежде. Он рассказал мне во всех подробностях, как вчера ночью нежданно приехал в Красное Село, поднял войска по тревоге и затем произвел общий маневр. Сегодня ожидали прибытия датских и греческих королевских особ с датской принцессой Тирой. Но я не остался в Петергофе для встречи их.

Известия с театра войны очень неутешительны. Черногорцы, кажется, побиты Мухтар-пашой. Но прискорбнее всего то, что князь Николай оказался плохим полководцем: при первой неудаче он растерялся, бросился поспешно отступать, и храброе его воинство несколько упало духом. У сербов дела идут не лучше. Зато в самом Константинополе страшный ералаш: уже открыто заявляют, что Мурад V не может долее оставаться султаном и вскоре предстоит новая перемена царствования.

18 июля. Воскресенье.

Напрасно съездил утром в Красное Село. Назначенный там церковный парад и лагерный развод отменены по случаю дождя.

19 июля. Понедельник. В Петергофе парадный обед для королей и королев датских и греческих[90]. После обеда сам государь представлял им министров и других приглашенных к обеду. Король Георг узнал меня.

Поздно вечером я отправился из Петергофа в Красное Село.

21 июля. Среда. Весь вчерашний день и сегодняшнее утро провел я в Красном Селе. Вчера два раза был на учении, сегодня опять часа три сидел верхом. Верховая езда начинает отзываться на здоровье моем; кроме большой усталости, сегодня почувствовал сильнее, чем когда-либо, геморроидальные страдания.

В последние дни получены с театра войны довольно благоприятные для славян телеграммы: черногорцы (судя по всему) сильно побили Мухтар-пашу под Билечей.

В понедельник в Петергофе я виделся с Игнатьевым (Николаем Павловичем), только что вернувшимся из Константинополя. После обеда он приехал ко мне, и мы проговорили с ним часа полтора. По его рассказам, разумеется, всё дело на Балканском полуострове пошло бы совсем иначе, если б послушались его, а не передали в руки Андраши. Игнатьев рассказал мне много интересных подробностей; жаль только, что, слушая его, не знаешь, сколько в словах его правды и сколько хвастовства.