Дневник. 1873–1882. Том 1

После этого разговора я подошел к французскому генералу Корнб, чтобы проститься с ним и пожелать счастливого пути. Он воспользовался случаем, чтобы заговорить со мной о необходимости установления братства между армиями русской и французской. По его словам, французское правительство весьма желало бы, чтобы русские офицеры приезжали во Францию на маневры, подобно тому как ездят они в Германию и Австрию; но республиканское правительство не может быть так щедро в своем гостеприимстве, как императорское; оно не имеет на то широких денежных средств и потому не считает для себя возможным приглашать гостей; когда же они приедут, то примет их радушно и с удовольствием. Когда я сказал, что русские офицеры, командируемые за границу, вполне обеспечены в своем содержании русским правительством, то он признался, что есть еще другая причина, почему французскому правительству неудобно приглашать русских, – тогда пришлось бы также приглашать и немцев.

В разговоре этом принял участие и сам посол Ле Фло, подтвердив, что французское правительство давно уже выражало желание видеть русских офицеров на маневрах французских войск и примет их радушно. В заключение было условлено, что французский посол телеграммой спросит, в какие пункты и к каким срокам могли бы прибыть русские офицеры. Вообще, французы очень с нами любезничают.

14 августа. Суббота.

Прежде моего доклада государь принял князя Горчакова, который вышел из кабинета с озабоченным видом и мимоходом сказал мне, что известия неутешительные. От государя же я узнал, что получены две телеграммы от Черняева от одного и того же дня, 12 августа, совершенно противоположные: утренняя извещала о поражении сербов и бегстве их перед неприятелем, вторая же, вечерняя, напротив, возвещала совершенную победу сербов и поражение турок. Думаю, что в той и другой было некоторое преувеличение, довольно естественное при характере Черняева. В обеих телеграммах выставляется геройское поведение русских офицеров, бóльшая часть которых (31 из 40) сложили головы. После успешного боя князь Милан мог смело заговорить о перемирии и мире. Вот почему наши дипломаты и пришли снова в движение. Черняев в своей телеграмме просит не посылать более русских офицеров на театр войны, поэтому и приказано приостановить отставки впредь до разъяснения обстоятельств.

Не успев докончить моего доклада в Царском Селе, я поехал в Петербург с государем; но и на железной дороге не удалось сделать доклада: я уступил место Грейгу и Потапову, а свой доклад докончил уже в Зимнем дворце. Государь ездил в Петропавловскую крепость: таков обычай его перед всяким путешествием. Он принял меня в комнатах, называемых «половиною Ольги Николаевны», потому что весь фас дворца, занимаемый собственными покоями государя, капитально ремонтируется.

15 августа. Воскресенье. Весь день провел в Царском Селе: после обедни представлялись государю вновь произведенные офицеры и камер-пажи (императрица не могла выйти по болезни); потом был большой обед на 200 человек для военных начальников – по поводу окончания красносельских лагерных занятий. Общий и исключительный разговор – о последней победе сербов; много толков о погибших русских офицерах. Дипломаты (в том числе Игнатьев) таинственно рассуждают о предстоящих переговорах.

Возвратился я домой в десятом часу вечера.

16 августа. Понедельник. Весь день оставался дома, чтобы в последний раз перед отъездом увидеться со всеми своими помощниками. Газетная телеграмма извещает о возобновлении боя под Алексинацом 14-го (24-го) числа.

Стало быть, турки не потерпели такого поражения, как можно было думать по телеграмме Черняева.

23 августа. Понедельник. Варшава. Вот ровно неделя, что я не мог ни разу заглянуть в свой дневник. В прошедший вторник после доклада я остался в Царском Селе, откуда и выехал с государем в Варшаву. Сюда приехали на другой день в 11 часу вечера; несмотря на поздний час и дождь, толпы народа наполняли улицы. Мне отвели помещение в Мысловице – одном из флигелей Лазенковского дворца; в самом же дворце помещены великий князь Николай Николаевич и фельдмаршал князь Барятинский.