Дневник. 1873–1882. Том 1

Государь передал мне свои разговоры с князем Горчаковым по этому предмету; я понял, что вопрос о войне возбужден был не государем, который судит о возможной войне совершенно правильно, опровергая суждения государственного канцлера, имеющего о военных вопросах понятия самые смутные, совершенно детские. Он думает, что начать войну и вести ее можно с такой же легкостью, как сочинить дипломатическую ноту. Сколько раз уже приходилось мне опровергать взгляд князя Горчакова!

Из разговора с государем я догадался, что речь шла о том, что будем делать в случае решительного несогласия Порты на перемирие и на предложенные шестью державами условия мира? Спрашивается, почему же в таком случае обязанность побуждения Порты к большей сговорчивости ляжет на одну Россию? Неужели, в случае отказа Порты, сама Англия, предложившая условия перемирия, сочтет это посторонним для себя делом?

После длинного доклада у государя я поехал к князю Горчакову в Орианду, а потом заехал к Игнатьеву, который поместился там же, в отдельном домике, «адмиральском». Государь пожелал, чтобы я все-таки лично переговорил с канцлером и послом. Из разговоров с первым я вынес снова печальное убеждение, что все его действия и речи вертятся около одного слова – я. Что ж оказалось? Он получил на днях анонимное письмо, в котором восхвалялась прежняя его блестящая деятельность, доставившая ему громкую славу и популярность, а затем выставлялась настоящая его старческая дряхлость, не соответствующая трудной задаче современной политики, и советовалось ему добровольно уступить место другому, более молодому и энергичному министру иностранных дел.

Такое послание, хотя и безымянное, живо затронуло больное место его; князь стал на дыбы, заговорил перед фрейлинами и флигель-адъютантами о достоинстве и чести России, о сочувствии славянам – о войне! У французов есть особое выражение – poser; наш государственный канцлер, при всем его уме и способностях, имеет огромный недостаток – всегда «позировать»; по выражению же покойного моего брата – он всегда пускает фейерверки. К прискорбию, эти фейерверки могут быть иногда опасной игрой.

При мне получена была канцлером шифрованная телеграмма из Константинополя о том, что турки и слышать не хотят о перемирии, ставят условия мира совершенно невозможные. Князь Горчаков просил меня передать эту телеграмму государю, что я и исполнил. Государь призвал меня и прочел уже написанную им карандашом резолюцию о том, что после такого ответа Порты ничего другого не остается, как прервать дипломатические сношения, а затем объявить войну.

Такая поспешность в решении столь важного дела испугала меня. Я передал государю свой разговор и с князем Горчаковым, и с Игнатьевым, стараясь при этом выставить все невыгоды нашего положения, когда море во власти наших противников и когда мы не знаем еще намерений Австрии. Я возвратился к мысли, затронутой при утреннем докладе моем, – о том, что было бы всего выгоднее, если б удалось убедить Австрию действовать совместно с нами в занятии северных областей Европейской Турции. В этом отношении я случайно сошелся во мнении с генералом Игнатьевым, который, как оказалось, сам вызывался ехать через Вену, чтобы убедить Андраши действовать заодно с нами. Игнатьеву очень не хочется теперь ехать прямо в Константинополь, как он говорит – с пустыми руками, не имея никакой положительной программы. И мне кажется даже опасным появление его в Константинополе при настоящем положении дел; оно может стать сигналом преждевременной развязки, подобно тому как случилось в 1853 году с посольством князя Меншикова[95]

.

Когда я выходил из кабинета государева, мне показалось, что он счистил резиной свою резолюцию на телеграмме. Я поспешил домой, чтобы приготовить бумаги к отправлению с фельдъегерями в Петербург и на Кавказ. Начальнику Главного штаба посылаю длинное письмо, в котором извещаю его о современном положении дел и тех предположениях, которые следует принять в основание при разработке планов на случай войны.

Спешу вписать это утро в свой дневник, собираясь сегодня же вечером отправиться в Керчь для осмотра крепости и решения на месте некоторых вопросов по приведению ее в оборонительное положение в особенности относительно укладки подводных мин.

5 сентября. Воскресенье. Сегодня утром возвратился из Керчи. Поездка эта совершилась весьма удобно и спокойно; в распоряжение мое был предоставлен пароход «Эльбрус», на котором я отправился из Ялты в пятницу, в 9 часов вечера, а на другой день в 8 часов утра вышел на пристань крепости Керчь. В течение всего дня, до наступления темноты, обходил и объезжал крепостные верки, произвел смотр расположенным в лагере крепостным батальонам, смотрел укладку подводных мин, а к 5 часам пригласил на совещание в квартиру строителя крепости инженерного генерал-майора Седергольма и начальников разных отделов управления крепостного и частей войск.