Дневник. 1873–1882. Том 1

22 февраля. Воскресенье. Обычный наш воскресный вечер принял сегодня необычную форму: молодежь моя давала представление, в котором отличались Василий Евдокимович Давыдов (полковник, состоящий при начальнике Главного штаба), Александра Петровна Арапова, Павел Николаевич Попов, маленькая Алека Гейден, племянница моя Паша Милютина, брат ее Юрий и сын мой. Гости разъехались далеко за полночь.

23 февраля. Понедельник. В Особом присутствии Государственного совета по воинской повинности рассматривался проект положения об ополчении; окончательные заключения отложены до получения письменного отзыва от министра финансов.

Обедал в Зимнем дворце.

25 февраля. Среда. Вчера в Комитете министров; окончательно решена железная дорога от станции Ворожбы (Курско-Киевской дороги) до Мерефы (Азовской дороги) через Сумы.

Обед у принца Петра Георгиевича Ольденбургского.

26 февраля. Четверг. После доклада был с поздравлением в Аничковом дворце по случаю дня рождения наследника цесаревича.

27 февраля. Пятница. Совещание у министра финансов Рейтерна касательно результатов экспедиции полковника Сосновского, который был командирован для исследования торгового пути из северо-западных областей Китая к границам Семипалатинской области. Сосновский прошел по этому пути с доктором Пясецким и заключил в Лан-Чеу

[72] с китайским генерал-губернатором договор, на основании которого обязался доставить для его армии известное количество продовольствия по баснословно высокой цене. Нам предстояло обсудить значение этой спекуляции и сообразить, можно ли извлечь из нее пользу для установления на будущее время постоянных торговых сношений с этой частью Китая. В совещании участвовали, кроме Рейтерна и меня, Гирс (товарищ министра иностранных дел), Казнаков (генерал-губернатор Западной Сибири), граф Гейден, Бутовский и Ермаков.

28 февраля. Суббота. При докладе моем государь заговорил о теперешнем положении дел в Герцеговине и Боснии и прочел телеграмму, полученную из Вены от нашего посла Новикова, о том, в каком смысле Андраши дал поручение генералу Родичу к князю Черногорскому Николаю. Телеграмма эта возбуждает некоторые темные опасения насчет политики Австрии: не хочет ли она опять разыграть двуличную роль. В таком смысле пишет и наш посол Игнатьев из Константинополя.

Государь, как мне показалось, не так спокойно смотрит на эти дела, как прежде. Очевидно, нота Андраши, поддержанная почти всеми европейскими кабинетами, и вынужденная уступчивость Порты не поведут к спокойному разрешению турецкого вопроса. Инсургенты не верят никаким обещаниям турок, да и не могут удовольствоваться никакой полюбовной сделкой со своими исконными притеснителями. Со своей стороны и турки, даже при самом искреннем желании примирения, не могут исполнить своих обещаний. Уладить запутанные дела Турции невозможно одной лишь доброй волей султана и его министров. Тут в основе лежат такие затруднения, присущие самому организму мусульманской державы, которых нет возможности преодолеть иначе, как полным государственным и социальным переворотом. Надобно рассечь мечом гордиев узел.

С этими размышлениями поехал я после доклада к князю Горчакову, который заболел и не мог приехать во дворец с докладом. Однако ж я нашел государственного канцлера на ногах, в кабинете, в длиннополом сюртуке его и туфлях. По обычаю своему, он ходил по комнате и что-то диктовал Амбургеру. После первых же слов канцлер выложил предо мной свою последнюю переписку с Игнатьевым и Новиковым. Заметно, что и князь Горчаков начинает смотреть на теперешнее положение дел с меньшей самоуверенностью, чем прежде. Да чего же и мог он ожидать от одного «дипломатического давления» на Порту? Разве можно было рассчитывать на магическое действие султанского ираде[73]?

Государственный канцлер уже понимает, что европейской дипломатии не удастся удержать Сербию, Черногорию, а быть может, и Румынию от явного вмешательства в борьбу. Если весной все славянские области Турции возьмутся за оружие, то наш канцлер полагал бы оставить обе стороны на произвол судьбы: пусть оружие решит, которая сторона одолеет, а которая погибнет. Чтобы эта местная борьба не превратилась в общую европейскую войну, нужно только удержать от всякого вмешательства Австрию. Князь Горчаков ссылается на какой-то «безмолвный» уговор свой с Андраши (convention tacite[74]); но что может значить подобная загадочная сделка, когда и формальные, самые торжественные договоры не обеспечивают точного исполнения.