Дневник из преисподней

— Вы замерзнете раньше, чем закончится поединок, принцесса Лиина. Мой плащ гораздо теплее и удобнее вашего! — С этими словами он снял с меня теплую накидку и накинул на мои плечи свой плащ, застегнул его и надел на голову капюшон.

Он взял мои ледяные руки в свои ладони и согрел своим дыханием пальцы. И кому-то могло показаться, что он целовал их, потому что вокруг нас люди вдруг притихли и замолчали. Но милорду и мне было все равно. И пока не пришел его человек и не принес мне перчатки, а милорду — другой плащ, правитель Элидии читал мне стихи. И я слушала его, закрыв глаза, потому что никто и никогда не читал мне таких стихов:

— Пока дышу, вдыхая воздух, и аромат ночных цветов; пока я слышу шум прибоя и вижу гордость парусов; пока, не ведая печали, и радость жизни осознав, презрев невзгоды и страданья, во тьму врагов своих послав, твои глаза в слезах соленых с тоской и негой целовал, и пальцы рук твоих свободных к своим губам я прижимал, — в тот краткий миг последней встречи одну я правду осознал: жизнь без тебя так бесконечна, я не дождусь ее конца! В далеком детстве, в снах тревожных когда-то вечно жить хотел, но, став бессмертным, в этой жизни я потерял все, что имел…

Когда я открыла глаза, его лицо снова было холодным и спокойным, а через минуту он уже надевал на мои руки кожаные перчатки с красивым орнаментом, а на себя — новый плащ.

Как только мы оба присели, объявили о начале поединка, и зрители восторженно закричали, а затем разом умолкли, и наступила абсолютная тишина. Мое сердце тоже замерло, а затем учащеннно забилось, потому что испугалось того, что увидело. Сила Шэрджи уже не принадлежала мне, но я не утратила возможности видеть ее. И в наступившей тишине тьма, следовавшая за сэром Гаа Роном и принцем Дэниэлем, вдруг взлетела над ними разорванным облаком, а затем разом окутала их тела и исчезла в них, словно ее и не было. И схватка началась…

Это был бой двух равных противников. И очень быстро милорд, да и все присутствующие отчетливо осознали, что поединок будет долгим. Возможно, выиграет не столько сильнейший, сколько более выносливый, но в первые пару десятков минут осознание подобного исхода еще не пришло.

Поединок не был боем гладиаторов и имел четкие правила — нельзя было бить в голову, в ноги ниже колен, умышленно калечить запястья. Он также был ограничен по времени и непрерывный бой не мог превышать трех лесталей — что-то около тридцати пяти минут по земному времени. Перерывы на обед, отдых и сон являлись обязательными, и каждый из противников с согласия другого мог продолжать бой по истечении трех лесталей.

Выбор холодного оружия для каждого боя также оставлялся на усмотрение поединщиков, но участники редко выходили за пределы дуэли на рапирах и шпагах, а также на мечах с зауженным острием клинка. Судьи фиксировали лишь нарушение правил, но не могли остановить бой, и никаких черных карточек. В любом случае победителем признавался только один — выживший воин, соблюдавший правила. Так что тактика фехтования участников, выбравших открытый поединок, имела свое принципиальное значение в отличие от закрытого поединка, где вообще не существовало правил, а победителем признавался лишь выживший воин.

Уже к концу первого лесталя все окончательно поняли, что сегодняшним днем поединок не завершится. Силы были не просто равны, они были почти идентичны и в умении, и в опыте, и в желании победить. Даже в ненависти они были абсолютно похожи, ибо двое бились не только за мир, но и за смерть девушки, которую любили. И оба жаждали мести, и для обоих она являлась справедливостью…

В какой-то момент боя ко мне пришло спокойствие, словно я поняла или уже предчувствовала результаты поединка. Я словно наяву увидела свои сны — и в них принц Дэниэль оставался живым, как и сэр Гаа Рон. На меня будто откровение снизошло и сам бой вдруг перестал интересовать меня. Я медленно погружалась в состояние, где реальный мир становился все нереальнее, а мои грезы окружали меня все плотнее. Сквозь пелену негромкого зрительского шума, катившегося по арене после каждой удачной атаки, финта или контратаки одного из противников, я все отчетливее слышала голос правителя Маэленда. И он повторял мне снова и снова: «В тот краткий миг последней встречи одну я правду осознал — жизнь без тебя так бесконечна, я не дождусь ее конца…». И его слова ударили по мне со всей силой чужой страсти:

— Он любит тебя!

И что мне оставалось делать после этих слов?

Наши слова и многообразие речи, способность излагать свои чувства в стихах и умение передать эмоции с помощью слов — все это свидетельствует о сложности человеческой натуры. Слепое и глупое сердце не способно говорить стихами, а примитивные мысли не могут передать словами красоту своих чувств и эмоций.

Язык поэтов и писателей всегда звучал, словно музыка для моих ушей — прекрасный язык божественных фраз. Есть что-то безумно красивое в словах о любви и нежности, радости и счастье, и даже в словах о смерти и ненависти без надежды и понимания.