Я конфиденциально передал ему все, что сказал 1 февраля сенатор на обеде у мистера Тагвелла: что это он уговорил сенатора Лонга голосовать против вступления Соединенных Штатов в Палату международного суда и что в Америке необходим террор. Правда, я не назвал имени сенатора. Рузвельт, не колеблясь, проговорил:
– Это очень похоже на сенатора X.
Я не сказал ни да, ни нет, хотя догадка его была правильна, а только добавил, что это был частный разговор.
Президент продолжал:
– Действуя гитлеровскими методами, Лонг хочет выставить свою кандидатуру на президентских выборах в 1936 году. Он надеется собрать сто голосов на съезде демократической партии. После этого он намерен организовать самостоятельную группировку совместно с представителями прогрессивного блока Юга и Среднего Запада при участии сенатора X и других. Таким образом он рассчитывает победить демократов и привести к власти реакционного кандидата от республиканской партии. К 1940 году положение в стране, по мнению Лонга, будет таково, что он станет диктатором. Действительно, об этом мечтает кое-кто из южан, склоняются к этому и некоторые представители прогрессивного блока. Однако Каттинг из штата Нью-Мексико, который уплатил огромные деньги, чтобы пройти в сенат прошлой осенью, тоже претендует на пост президента. Он послужит причиной раскола в прогрессивном блоке и, возможно, восторжествует над Лонгом. Положение угрожающее.
Потом я заговорил о германских делах, о позиции Гитлера и о возможности возврата Германии в Лигу наций.
– Если бы сенат одобрил 30 января вашу рекомендацию, Германия, несомненно, вернулась бы в Лигу, – сказал я. – Престиж правительства вырос бы неизмеримо, и торговые отношения Соединенных Штатов с другими странами значительно улучшились.
Рузвельт согласился со мной, но как будто не слишком сожалел по поводу решения сената. Мне кажется, он не был в этом деле достаточно настойчив.
Я сказал ему, что Херст действительно сделал то, о чем шла речь, и что, по-моему, он близко связан с германскими нацистами. Я обещал, как только приеду в Берлин, прислать доказательства, подтверждающие, что Херст помогает итальянскому диктатору. Рузвельт сказал, что это очень его интересует. Поговорив немного о дипломатической службе и о расточительности наших дипломатов (при этом президент сказал: «Со времен Теодора Рузвельта богатые люди сильно вредят дипломатической службе своими непомерными тратами»), я откланялся и пожелал президенту успеха в его деятельности.
Однако сам я никак не могу избавиться от чувства, что в Германии я бессилен сделать что-либо. Никакой оптимизм не избавит меня от сомнений. Теперь, когда сенат принял свое решение от 30 января, старые его члены, составляющие меньшинство, станут претендовать на руководство внешней политикой Соединенных Штатов.
– Решение сената относительно Палаты международного суда – огромная ошибка. Оно задерживает развитие нашей внешней торговли и лишает нас возможности потребовать через международную организацию от Германии отчета в нарушении ею договора летом прошлого года. Эта организация, возможно, не сумела бы принудить Германию возместить убытки, но зато придала бы делу всемирную огласку, позволила Соединенным Штатам занять очень выгодную позицию и значительно подняла бы авторитет нашего правительства во всем мире.
Робинсон, который поддерживает Рузвельта в сенате, сразу же согласился со мной. Балкли, сенатор от штата Огайо, тоже согласился, хотя и обнаружил изоляционистские взгляды, которые несколько меня удивили. Сенатор Джордж из штата Джорджия также поддержал меня, но потом стал доказывать необходимость протекционизма, против которого демократы обычно возражают. Прежде чем мы расстались, я узнал, что два сенатора голосовали против вступления Соединенных Штатов в Палату международного суда, но, когда увидели, что резолюция, внесенная президентом, все равно не пройдет, изменили свою позицию. Они голосовали так только для того, чтобы угодить своим избирателям, которые имеют об этом деле самое смутное представление. Таково одно из слабых мест американской демократии. Когда мы распрощались, у меня было такое чувство, что подлинное обсуждение международных отношений изменило бы позицию сената – нужно было только правильно осветить перед комиссией по внешним сношениям факты и их возможные последствия.