Дневник посла Додда

В сенате рассматривался какой-то срочный вопрос, и все члены комиссии торопились вернуться на свои места, чтобы приступить к голосованию. Через некоторое время сенатор Балкли представил меня сенатору Наю, который очень разумно провел расследование дела о продаже немцам оружия. Он, как оказалось, гораздо лучше осведомлен в международных делах, чем я мог ожидать. Я очень удивился, когда он сказал:

– Государственный секретарь Хэлл, а также мистер Роупер охотно помогали мне и просили только не предавать дело огласке – это могло бы помешать нашим представителям за границей получать необходимую информацию.

Газеты внушили публике, что Хэлл и Роупер не давали комиссии, возглавляемой Наем, необходимой информации. Мне кажется, сенатор Най искренне и бескорыстно служит обществу.

Среда, 13 февраля.

Сегодня я завтракал в Нью-Йорке с Адольфом Охсом и сотрудниками газеты «Нью-Йорк таймс». Среди приглашенных были Джон Финли и еще восемь или десять видных журналистов. Разговор был чрезвычайно интересный: почти все сотрудники «Нью-Йорк таймс» хорошо знают положение в Европе. Простодушная прямота Охса, владельца этой газеты, меня заинтересовала. Не было и следа сектантской ненависти.

Четверг, 14 февраля. Мы возвращаемся в Берлин, где я должен приступить к своим тяжким обязанностям. На океане снова ожидается шторм, но мы надеемся, что он будет не таким сильным, как в декабре.

Суббота, 23 февраля.

Наконец мы на месте. Опять надо браться за прежнее щекотливое занятие – наблюдать и ровным счетом ничего не делать. Настроение у меня скверное. Я все время боюсь, что никогда не кончу писать свой «Старый Юг».

Вторник, 26 февраля. Сегодня в полдень я поехал в министерство иностранных дел, чтобы, как принято, засвидетельствовать свое почтение министру Нейрату. Он встретил меня очень сердечно, сердечнее, чем когда-либо с тех пор, как я приехал сюда в июле 1933 года. Я передал ему привет от государственного секретаря Хэлла. Интересно, дошел ли до него слух о том, что я не вернусь в Берлин и американское правительство оставит мою должность вакантной на неопределенно долгое время – один корреспондент вашингтонской газеты сказал мне, что получил такие сведения по телеграфу из Берлина.

Нейрат откровенно говорил о тяжелом экономическом и политическом положении Германии, заметив, что страна долго не выдержит, если не оживится международная торговля. Я признался в своих опасениях, что подобные же трудности стоят перед Соединенными Штатами. Он подчеркнуто одобрительно отозвался о рузвельтовском плане восстановления промышленности и высказал опасение относительно оппозиции сената, который, по его словам, ведет себя совсем как рейхстаг накануне гитлеровского путча. Во время этой беседы было сказано так много, что, вернувшись к себе, я сразу сообщил о встрече в Вашингтон, кратко изложив содержание беседы. Нейрат сказал, что боится, как бы политические сделки между отдельными группировками, направленные против подлинно национальных интересов, не привели к ниспровержению демократии в Соединенных Штатах.

Пятница, 1 марта. Сегодня мы поехали на первый официальный дипломатический обед в особняк, занимаемый советским послом, – самую большую из всех дипломатических резиденций в Берлине, еще более роскошную, чем знаменитый старый дворец Гинденбурга на Вильгельмштрассе, где одно время жил Бисмарк. Собралось сорок гостей. Почетным гостем был Нейрат, а вторым после него по рангу – французский посол Франсуа-Понсэ. Я встречался в свое время почти со всеми присутствующими, но половину из них не мог припомнить. Здесь был и бедняга Эрик Клейбер, дирижер, которого в декабре уволили из театра. Он еврей, но ему удалось как-то поладить с нацистами, и, как нам казалось, ему ничто уж не угрожает. Он уволен, потому что позволил себе исполнить произведение еврейского композитора во время одного из своих концертов в оперном театре. Клейбер немного заискивал передо мной, и Нейрат заметил это. Летом Клейбер поедет на знаменитый Зальцбургский фестиваль.

Понедельник, 4 марта. Все наши дипломаты, в том числе и атташе, поехали официально представиться новому японскому послу. Это был обычный, пустой официальный прием, на котором присутствовало около пятисот человек. Уругвайский посланник, чем-то взволнованный, отозвал меня в сторону и сказал, что, по полученным им сведениям, в Чако прибыла японская делегация, которая пытается купить нефтеносные земли и поселить там 80 тысяч семей. Он просил меня сообщить об этом в Вашингтон. Я выслушал его с некоторым сомнением.