В течение следующего часа мы наблюдали военные грузовики, автоматические пушки и много солдат. Мы застряли в веренице танков и не имели возможности выбраться из нее; я все время находился в страхе, что маневры вот-вот начнутся. В последней деревне, через которую мы проезжали, офицеры вынуждены были приказать разобрать проволочное заграждение, установленное поперек дороги. Другие офицеры дважды останавливали нас и злобно допрашивали, но пропустили, узнав, кто мы такие и куда едем. Боюсь, что первый часовой, пропустивший нас, будет арестован. Я немного опасаюсь, что все это вызовет некоторую шумиху.
В то время как Гитлер злобно поносит демократию, президент Рузвельт, выступая перед международной конференцией в Вашингтоне, раскрыл основные причины международной напряженности. Как мало зависит сейчас от мирной позиции Соединенных Штатов! Гитлер знает, что все народы трепещут при мысли о новой войне, тем не менее он ведет себя вызывающе и оскорбительно по отношению ко всем народам, которые не подчиняются навязываемым им правительствам. Он думает, что сможет установить свое господство над всей Центральной Европой, как это пытался сделать Наполеон, спекулируя на страхе людей, что он развяжет войну.
Когда я вошел в приемную министерства иностранных дел, то первое, что мне бросилось в глаза, был большой портрет Гитлера на столе, у которого обычно в течение нескольких минут сидят гости и дипломаты, ожидая приема. Этот гитлеровский портрет – нечто новое в министерстве иностранных дел. Войдя в кабинет Дикгофа, я увидел еще один большой портрет Гитлера, стоящий на его письменном столе, за которым нам предстояло сидеть полчаса. Имеется ли такой же портрет и в кабинете Нейрата? Когда я впервые приехал в Берлин, служащие этого министерства выражали приверженность демократическим институтам и возмущение по поводу грубых притеснений, которым подвергаются ни в чем не повинные евреи. Они ожидали, что Гитлер уволит их, так как не все они были членами нацистской партии. Теперь все выглядит по-иному.
В беседе со мной Дикгоф поддержал все, что было сказано Гитлером против других стран, но сказал, что он не намерен предложить русскому послу покинуть страну, как нам сообщали из заслуживающих доверия источников. На мой вопрос об отношениях с Испанией он сказал, что «Германия строго нейтральна», но тут же поддержал отказ Португалии соблюдать нейтралитет на том основании, будто демократическое правительство Испании намерено аннексировать Португалию. Я заявил ему, что не верю этому. Он продолжал свои утверждения и пытался оправдать франкистский военный мятеж в Испании и даже одобрил помощь Италии мятежникам. Из всего сказанного Дикгофом явствует, что он надеется на установление фашистского режима в Испании. Это – требование Гитлера, и я убежден, что Германия оказывает помощь мятежникам через Португалию. Я думаю, что в один прекрасный день мы узнаем, что именно Гитлер и Муссолини предложили Португалии занять такую позицию.
Когда я спросил Дикгофа, что он думает относительно конференции в Локарно2
и возможности заключения всеобщего договора о мире, он, не задумываясь, ответил:– Да, мы согласны участвовать, но при условии, что России там не будет.
Я заметил, что это не позволит Франции участвовать в конференции, особенно в том случае, если Германия потребует аннулировать франко-русский договор прошлого года. Дикгоф ответил:
– Мы не можем иметь дела с русскими коммунистами.
Я возразил: