– Но какие обиды?.. Мы всегда выказывали ему благосклонность. А когда он приезжал сюда в 1910 году, император обходился с ним с таким почтением, с таким вниманием, как если бы он был монархом большого государства. Что же мы могли еще сделать?
– Это путешествие 1910 года есть именно одна из обид, наиболее для него мучительная… На следующий день после его возвращения в Софию он пригласил меня во дворец и сказал: «Дорогой посол, я просил вас прийти ко мне, потому что мне необходимы ваши знания, чтобы разобраться во впечатлениях, привезенных из Петербурга. Мне не удалось, по правде говоря, понять, кого там больше ненавидят: мой народ, мое дело или меня самого».
– Но это безумие…
– Это выражение не слишком сильно… Несомненно, у этого человека есть признаки нервного вырождения и отсутствует психическое равновесие, зато есть способность поддаваться внушению, навязчивые идеи, меланхолия, мания преследования. От этого он только более опасен, потому что он подчиняет своему честолюбию и злобе необыкновенную ловкость, редкое коварство и хитрость.
– Я не знаю, что бы осталось от его ловкости, если бы у нее отняли коварство… Как бы то ни было, мы не можем быть слишком внимательными к действиям Фердинанда. Я счел нужным его предупредить, что если он будет интриговать с Австрией против Сербии, Россия окончательно лишит болгарский народ своей дружбы. Наш посланник в Софии, Савинский, очень умный человек, он исполнит поручение с надлежащим тактом.
– Этого недостаточно. Есть другие аргументы, к которым клика болгарских политиков очень чувствительна; нам следует прибегнуть к ним без промедления.
– Это также и мое мнение. Мы еще об этом поговорим.
Война, по-видимому, возбудила во всем русском народе удивительный порыв патриотизма.
Сведения, как официальные, так и частные, которые доходят до меня со всей России, одинаковы. В Москве, Ярославле, Казани, Симбирске, Туле, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове, Самаре, Тифлисе, Оренбурге, Томске, Иркутске – везде одни и те же народные восклицания, одинаково сильное и благоговейное усердие, одно и то же единение вокруг царя, одинаковая вера в победу, одинаковое возбуждение национального сознания. Никакого противоречия, никакого разномыслия. Тяжелые дни 1905 года кажутся вычеркнутыми из памяти. Собирательная душа Святой Руси не выражалась с такой силой с 1812 года.
Французские войска, которые с таким прекрасным порывом заняли Мюльхаузен, вынуждены уйти оттуда.
Вражда к немцам продолжает высказываться по всей России с силой и настойчивостью. Первенство, которое Германия завоевала во всех экономических областях русской жизни и которое чаще всего равнялось монополии, слишком оправдывает эту грубую реакцию национального чувства. Трудно точным образом определить число немецких подданных, живущих в России, но отнюдь не было бы преувеличенным определить его в 170 000 рядом с 120 000 австро-венгров, 10 000 французов и 8000 англичан. Список ввозимых товаров не менее красноречив. В течение последнего года товары, привезенные из Германии, стоили 643 миллиона рублей, в то время как английских товаров было ввезено на 170 миллионов, французских товаров – на 56 миллионов, а австро-венгерских – на 35 миллионов.
Среди элементов германского влияния в России надо учесть еще немецких колонистов, говорящих на немецком языке, хранящих немецкие традиции, – их насчитывают не менее 2 миллионов человек, живущих в балтийских провинциях, на Украине и в нижнем течении Волги.
Наконец – и прежде всего – прибалтийские бароны, которые постепенно захватили плацдармы в сфере назначений на все высокопоставленные должности при императорском дворе и на лучшие посты в армии и на административной и дипломатической службах. В течение ста пятидесяти лет феодальные касты балтийских провинций снабжали царизм наиболее преданными и реакционными слугами. Именно балтийская знать обеспечила триумф самодержавного абсолютизма, разгромив декабрьское восстание 1825 года. Именно балтийская знать всегда направляла деятельность репрессивных сил всякий раз, когда либеральный или революционный дух пробуждался от спячки. Именно балтийская знать, более чем что-либо еще, способствовала тому, чтобы превратить русское государство в огромный полицейский бюрократический аппарат, в котором механизм татарского деспотизма и методы прусского деспотизма слились в одно странное целое. Именно балтийская знать является основным стержнем структуры режима.