Дневник посла

Для того чтобы понять всё отвращение, которое истинные русские испытывают к «балтийским баронам», мне достаточно выслушать речь Е., шефа протокольного отдела императорского двора, с которым я поддерживаю отношения, основанные на взаимном доверии, и чей бескомпромиссный национализм меня забавляет. Вчера он, посетив меня, чтобы решить некоторые наши повседневные служебные проблемы, с большей, чем обычно, страстью поносил немцев, заполонивших императорский двор, – министра императорского двора графа Фредерикса, главного церемониймейстера барона Корфа, главного конюшего генерала фон Грюневальдта, гофмаршала графа Бенкендорфа и всех этих Мейендорфов, Будбергов, Гейденов, Штакельбергов, Ниеротов, Кноррингов, Коцебу и т. д., которые толпятся в императорских дворцах. Придавая своим словам большую выразительность с помощью эмоциональной жестикуляции, он закончил свою тираду следующим обещанием:

– После войны мы свернем шеи балтийским баронам.

– Но когда вы свернете и им шеи, будете ли вы полностью уверены, что не станете сожалеть об этом?

– Что вы имеете в виду?.. Вы действительно думаете, что русские не в состоянии управлять собой?

– Я уверен, что русские вполне в состоянии управлять собой… Но опасно устранять анкерную балку в строительном сооружении без того, чтобы не иметь в запасе другую, для замены.

Среда, 12 августа

В то время как военные силы мобилизуются, все общественные организации примериваются к войне. Как всегда, сигнал дан Москвой, которая является настоящим центром народной жизни и в которой дух инициативы более возбужден и более изощрен, чем где бы то ни было в другом месте.

Там собирается съезд всех земств и всех русских городов (так называемый Земгор), чтобы согласовать многочисленные усилия общественной деятельности ввиду войны: помощь раненым, пособия неимущим классам, съестные припасы, лекарства, одежда и т. п. Основная мысль – прийти на помощь правительству в исполнении этих задач, которые бюрократия, слишком ленивая и продажная, слишком чуждая потребностям народа, неспособна выполнить одна. Только бы не стали чиновники препятствовать – по недоверию и по старой привычке – этому прекрасному побуждению к добровольной организации.

Каждый день на Невском проспекте, на Литейном и на Садовой я проезжаю мимо полков, направляющихся к Варшавскому вокзалу. Эти пышущие крепким здоровьем и снабженные всем необходимым солдаты производят на меня отличное впечатление своим серьезным, решительным выражением лица и твердой походкой. Когда я смотрю на них, меня одолевает мысль о том, что большинство из них уже помечено знаком смерти. Но каковы будут чувства тех, кто вернется? С какими убеждениями и требованиями, с каким новым душевным настроем и с какой новой душой они вернутся наконец к своим родным очагам?

Каждая большая война приносила русскому народу и его стране глубокий внутренний кризис. Отечественная война 1812 года подготовила ту подспудную работу по созданию освободительного движения, которое почти смело царизм в декабре 1825 года. Неудачная Крымская война привела к отмене крепостного права и вызвала необходимость великих реформ 1860-х годов. После Балканской войны 1877–1878 годов с ее победами, доставшимися дорогой ценой, последовал взрыв терроризма нигилистов. Обреченная на провал Маньчжурская война закончилась революционными выступлениями 1905 года. Что последует за нынешней войной?

Русская нация настолько неоднородна в этническом и нравственном отношении; она сформирована из настолько несовместимых и анахроничных элементов, она всегда развивалась в таком полном пренебрежении к логике, в такой путанице конфликтов, потрясений и противоречий, что ее историческая эволюция совершенно не поддается предсказанию.

Сегодня вечером я обедаю с госпожой П. и с графиней Р., мужья которых уехали в армию, а сами они готовятся ехать в качестве сестер Красного Креста в походный госпиталь на передовую линию галицийского фронта. На основании многочисленных писем, которые они получили из провинции и из деревни, они подтверждают, что мобилизация совершилась везде в животворной атмосфере национальной веры и героизма.

Мы говорим об ужасных испытаниях, на которые новые условия войны обрекают сражающихся; никогда еще человеческие нервы не подвергались подобному напряжению.

Госпожа П. говорит мне:

– В этом отношении я отвечаю вам за русского солдата. Он не имеет себе равных в том, что касается невозмутимости перед лицом смерти.

Однако графиня Р., у которой всегда такой живой ум и быстрая речь, остается молчаливой. Склонившись к краю своего кресла, охватив руками колени, нахмурив брови, она погружена в тяжелые думы.

Госпожа П. спрашивает ее:

– О чем ты задумалась, Дарья? У тебя вид сивиллы у треножника. Или ты будешь пророчествовать?