Дневник. Том 1

прошли через зал совещаний, где люди в белом читали газеты.

В коридоре мы увидали Юбера-Красная борода в центре ожив

ленной группы. Член какого-то клуба принес ему список Вре

менного правительства. Мы расслышали имена Распайля, Блан

ки, Кабе, Барбеса.

Мы вышли. Корпорации все еще стояли во дворе.

Вся лестница Палаты со стороны моста кишела солдатами

мобильной гвардии. Национальная гвардия заполняла мост и

площадь Согласия.

Это было второе 24 февраля * ... неудавшееся!

С 10 до 12 ночи.

В десять часов Париж выглядел довольно странно. Вся Ван-

домская площадь была иллюминована. Улица Сент-Оноре ил

люминована разноцветными огнями. Люди высыпали из домов.

На всех перекрестках собирались взволнованные группы. Сол

даты Национальной гвардии занимали площади, проходили по

улицам, дружески уговаривая разойтись. Люди возмущались

Барбесом и его сторонниками, уже, по слухам, арестованными.

По мере того как мы приближались к набережной, все улочки

возле нее оцеплялись; на набережной тоже разгоняли все ско

пища. Некоторые рабочие высказывались за Барбеса — двое

против двадцати *. Лица у всех были весьма возбужденные.

Отряды Национальной гвардии заняли всю площадь Ратуши.

Тех, кто пытался пройти к Лувру, останавливали окриком:

«Сюда нельзя!» На площади Ратуши солдаты мобильной гвар

дии кричали во все горло: «Долой Кабе, Бланки, Барбеса!»

и т. п., вполне благонамеренно. Все выглядело спокойно.

ГОД 1851

Декабрь.

В великий день Страшного суда, когда ангелы приведут все

души в судилище, а сами во время судоговорения будут дре

мать, как жандармы, положив подбородок на руки в белых пер

чатках, скрещенные на рукоятке шпаги, когда бог-отец с длин

ной белой бородой, каким наши господа из Института * изобра

жают его в куполах соборов, — так вот, когда бог-отец, допросив

меня о том, чт о я в жизни сделал, станет затем допрашивать,

что я видел, то есть чему я был причастен своим зрением, он,

несомненно, задаст мне вопрос: «Скажи мне, мое создание, ко

торое я сотворил разумным и человечным, видел ли ты когда-

нибудь бой быков на арене или же пять огромных голодных

псов, разрывающих на части несчастного старого осла, тощего

и беззащитного?» — «Увы, господи, — отвечу я, — я видел худ

шее: государственный переворот».

«Что ж! Революция свершилась!» — так сказал, входя к

нам, г-н де Бламон, кузен Бламон, приятель нашего кузена

Вильдея, бывший гвардеец, ныне седеющий консерватор, зады

хающийся от астмы и очень вспыльчивый. Было восемь часов

утра. Привычным жестом стянув сюртук на животе, словно за

стегнув ремень, он тут же распрощался с нами и отправился

торжественно провозглашать свою фразу на пути от Нотр-Дам-

де-Лорет до Сен-Жерменского предместья *, всем знакомым, ко

торые, вероятно, еще только просыпались.

Потрясающая новость! Скорей вниз! Брюки, туфли и все

прочее, и — на улицу! В приказе, вывешенном на углу, сооб-

41

щалось о порядке прохождения войск. На нашей улице Сен-

Жорж войска заняли дом газеты «Насьональ» *.

Чтобы добраться до нашего дяди *, мы прошли по набереж

ной Счетной палаты и набережной Почетного легиона. Целый

полк расположился вдоль набережной, сложив ружья в козлы,

уставив все скамейки флягами с вином и всяческими колба

сами, по-преториански пируя на виду у всех, опьянев от

событий ночи, от этого утра и от вина. Одни ружейные козлы,

небрежно сложенные хмельными владельцами, рухнули на

мостовую, когда мы проходили мимо. К счастью, ружья не

были пьяны: они не участвовали в пиршестве и не выстре

лили.

Это разливанное море, это изобилие вина и мяса, подстре

кавшее героические банды на новые подвиги, было великолеп

ным зрелищем, которое надолго запечатлелось в моем созна

нии. И ко всему еще — яркое солнце, солнце Аустерлица, по

явившееся в своем золотом мундире безукоризненно точно,

словно выполняя приказ. Язык Цицерона, вырезанный и окро

вавленный *, безусловно, находился именно там, среди винных

фляг, — эта реликвия свободы была запрятана в колбасах, по

добно мощам святого Марка *. И долго после этого я не мог

пройти мимо бочонков, выстроенных на тротуарах возле вин

ного погребка, не задавая себе вопроса, будут ли спасены ос

новы общества. Но бочонки медленно сползали по канату в

подвал, и я отчетливо представлял себе, что основы общества

будут спасены далеко не скоро...

Старушка привратница в доме нашего дяди на улице Вер

ней, с заплаканными совиными глазами, сказала нам: «Сударь,

я же ему говорила не ходить туда!.. Они арестовали его в мэрии

Десятого округа... Он пошел туда, а я ему ведь говорила...» Мы

направились в казарму на набережной д'Орсэ. Ходили слухи,

что всех из мэрии поместили туда. Ворота были заперты, у

полицейских под форменной одеждой спрятаны сабли. Они

отвечали нам: «Их тут уже нет!» — «А где же они?» —

«Неизвестно». Потом полицейский рявкнул: «Не задержи

ваться!»

Я уверен, что государственные перевороты протекали бы

еще успешней, будь у нас оборудованы особые места, ложи,

кресла, чтоб можно было все видеть и ничего не упустить. Но

этот государственный переворот чуть-чуть не сорвался. Он

оскорбил Париж в одном из его лучших чувств: он не удовле