Дневник. Том 1

И в самом деле, я все время вижу на улицах: везут самодельные гробы упрощенной формы, некоторые, видно, сделаны из дверей. Везут покойников на саночках, салазках. Сегодня женщина везла гроб, который был мал покойнику, крышка открыта, только приложена сверху. Спереди торчали завернутые в простыню ноги, сбоку локоть, колени были согнуты, очевидно, чтобы поместить тело. И сколько их везут. Да, ce n’est pas «le bon temps pour mourir»[888], как называет quatrо и cinque-cento Стендаль в своих «Promenades dans Rome». Надо будет перечесть для отдыха души. Эх, найти бы его «Rome, Naple et Florence»

[889].

Я переехала в комнату девочек, здесь хоть печка, которую можно натопить. Сейчас температура целых 11 градусов, а там выше 6 последнее время не поднималась. Здесь целая полка юдинских книг, много немецких, все романтики, я отобрала Novalis’а. Взяла Марлинского, взяла Maspero «Histoire des peuples de l’Orient». Буду читать.

Бедный мой Вася, совсем захлестнут князевской семьей. Они живут все в одной комнате – Вася, Наташа, Соня, бабушка, Катя Князева, Алеша (4 года) и Вера. Вася раздавлен ими. Наташа и Катя неумные и невероятно упрямы. Т. к. Наташа работает уже три месяца и зарабатывает, она сделалась невероятно горда и заносчива, и всякий мой совет принимается на рогатину, чего бы он ни касался, она все боится que je vais lui marcher sur les pieds[890]. Заболела Сонечка и сразу свяла, как это всегда бывает с детьми. Докторша велела достать сульфидин

[891]. Тетка Марго вчера звонила к соседям и сказала, что достала лекарство, которого в аптеках нет. Просила тотчас же позвонить. Я говорю Наташе: «Сбегайте, позвоните, можно, может быть, сегодня же достать». – «Нет, я сейчас не пойду». Делать ей нечего, но зачем я сказала? Идет поздно вечером и уже не может дозвониться.

Я утром прихожу к ним и прошу послать Веру за сульфидином. Веру не посылают. «Я знаю, что делать, вам нечего вмешиваться, это моя дочь». – «Да, но это моя внучка, и я беспокоюсь». – «Это моя дочь, и я никому не позволю вмешиваться». И т. д. «А у вас дочь умерла и сын больной, не вам бы советовать». Ну что же с ними поделаешь. Они голодают и не берут обедов в моей столовой и «Северном» ресторане, в который у меня есть пропуск, потому что я им это предложила, что они «сам с усам». А уж видит Бог, что моему терпению и любезности нет границ. Я безумно беспокоюсь за Сонюрку, у которой такие умные глазки и такая пустая и неумная мать и совершенно нелепый отец.

14 декабря. Жизнь постепенно замирает. У нас в большинстве районов выключили электричество. Нет тока, и не ходят трамваи, стоят заводы. На Катином заводе вчера дан был ток только от 10 <до> 3. Вчера я пошла на улицу в 8 утра, пошла занимать очередь за продуктами. Темно. Месяц в туманном нимбе. По Литейному идут толпы народу в обе стороны, идут по тротуару, по улице, идут молча, торопятся. Странное впечатление, какое-то не совсем реальное. На белом снегу, среди огромных сугробов черные силуэты без теней в прозрачных утренних сумерках.

Наш магазин на Литейном. Но впускают со второго двора на Пантелеймоновской. Я стала в очередь – была 208-я. Маньяки приходят в 4 утра, чтобы ничего не получить. Прикреплено к магазину 4000 человек, а привезли с базы 150 кг лапши! Сегодня четвертый день декады, а мы с Катериной еще ничего не получили. Я страдаю по маслу и сахару.

Наблюдая очереди, пришла к следующему грустному выводу. Двадцать четыре года рабочий класс был привилегированным, понастроили дома культуры, и вот результат: пролетариат сейчас озверел, женщины – это настоящие фурии. Интеллигентные женщины, мужчины вежливы, молчаливы, любезны, те же набрасываются на каждого. Кроме озлобления от голода и лишений, в них нет ничего. Я подхожу и кротко спрашиваю, за чем очередь? С остервенением начинают облаивать без причины. Около столовой я нашла крышку от кувшина, очевидно, шли за супом и обронили. Я спросила громко, не потерял ли кто (стоим полчаса на морозе). Войдя в помещение и сев за стол, я повторяю свой вопрос. Двое мужчин на меня начинают кричать: чего вы лезете со своей крышкой, не морочьте голову, теперь и не то теряют, нечего ей было зевать и т. д. Один из кричавших был управдом Якуниной, завладевший ее квартирой. Провалившаяся переносица, глубоко сидящие злые черные глаза под растрепанными бровями, широкий с вывороченными ноздрями нос, это тот тип управдомов, про которых А.О. Старчаков говорил, что они формируются из негодяев. Воровство неслыханное: Катя Князева видела, как женщина с двумя детьми выходила из трамвая. Она несла кастрюльку с обедом. Ей надо было снять ребенка с площадки, и она попросила какую-то женщину подержать кастрюльку. Пока она снимала ребенка, та пустилась бежать с обедом, ее не догнали.