Дневник. Том 1

Вчера я простояла два с половиной часа в очереди за сливочным маслом, причем два часа на улице, на морозе. Мимо проходил Евгений Шварц, я его окликнула. Он собирается улетать, говорит, что и Данько хлопочет. Шишков отказался, здоровье якобы не позволяет.

Васин эвакуационный пыл несколько остыл. Иван Иванович Карнаух, сосед и, по-моему, амант[885]

Кати Князевой, наговорил ей всяких ужасов. Он занимает какое-то крупное место в морском ведомстве, сейчас возводит укрепления около Ладожского озера. По его словам, один профессорский самолет погиб, пешеходов и машины немцы бомбят, был потоплен ими один пароход на Ладоге с женщинами и детьми, и он видел трупы женщин и детей, вмерзшие в лед. Так что, по его словам, единственно возможный, и то не совсем безопасный, способ – это летный. А от Юрия ответа на Васину телеграмму нет как нет.

Вчера вечером пришел Гавриил Попов. Он еще похудел, как-то посерел. Ирина болеет. Ему предложено лететь с женой, конечно Желобинскому, Софье Васильевне Шостакович. Отказались уезжать Б.В. Асафьев, Кочуров, Софроницкий, Каменский. Попов высказал такие предположения, основываясь на одной газетной фразе в связи с началом войны на Тихом океане: «Великобритания безоговорочно выступает вместе с США. Еще неизвестно, какую позицию займет в войне на Тихом океане СССР, СССР не пойдет на войну с Японией, т. к. у нас нет на это сил, и выйдет из войны». Я думаю, что все не так просто и на такой мир Гитлер не пойдет. Ему надо поставить нас на колени.

Я сегодня пошла в театр посмотреть Муромцеву в «Дворянском гнезде». После того чудесного спектакля, который был в Александринке с гениальными декорациями Дмитриева, этот спектакль глубоко провинциален. Никуда не годные штампованные актеры, игравшие Лаврецкого, Паншина, Марию Дмитриевну, Варвару Павловну.

Текст скомкан, спектакль ведется нечисто, все торопятся и срывают самые лучшие места. Грибунина средняя Марфа Тимофеевна, и хотя про Корчагину говорили, что она играет не Тургенева, а Островского, конечно, она много выше. Соня хороша внешне и играет хорошо. Но и она и Грибунина играют без партнеров, потому что вместо них пустые места. Обидно. У Рашевской было больше простоты, больше была разработана роль до мельчайших подробностей. Соня иногда чуть-чуть мелодраматична. Все это я ей скажу. В театре холодно, как на улице. Грибунина играла в валенках, на них калоши, а Соня – декольте. Все в шубах, калошах, платках, но все же партер почти полон. Удивительно. Много молодежи, есть военные. В буфете продавались ромовые бабы по карточкам. За три бабы вырезали 200 гр. кондитерских изделий.

Спектакль идет с двух до пяти. Возвращалась пешком по Караванной[886]

, по Моховой. Из разрушенного дома № 42, где большая часть обвалилась, неслись звуки музыки очень бравурной и веселой. Там, как видно, где-то уцелело радио. Производит жуткое впечатление. Был шестой час. Было полутемно. Загорались яркие большие звезды. Дыры провалов комнат, окон зияли черными сотами гигантского брошенного улья. И из черных дыр – музыка.

Сегодня питалась так: 250 гр. хлеба с маслом (причем это такое же масло, как я китайский император – живой маргарин по 26 рублей кг) и суп с макаронами в столовой. Все. У наших совсем обеда не было. Пили кофе. Встретила жену Белякова Таню, тоже опухает. Говорит: «Больше всего боюсь голодной смерти». Это все ужасно. Я пока еще не худею.

Грибунина сказала мне, что Комитет по делам искусств будто бы закрывает их театр, а Театр Акимова улетает[887]

.

Я как-то шла по Литейному и слушала, как по радио диктор читал какую-то лекцию о том, как с 39-го года, с момента начала войны, англичане и американцы использовали время для подготовки к войне, построили то-то и то-то. Хотелось спросить: а мы? Даже не смогли снабдить бедный Петербург, оказавшийся пограничным городом, провиантом на полгода.

По-видимому, все-таки кое-что подвозят. Нам увеличили на эту декаду паек, т. е. увеличили его главным образом рабочим: полкило крупы, полкило мяса, полкило конфет и 350 гр. масла. Иждивенцам 200 гр. крупы и 150 гр. мяса – как же не умереть с голода? Хлебный паек все тот же: 250 гр. рабочим и 125 гр. служащим и иждивенцам.

Умер старый Ян Густавович Пукк, живший под нами. Немец или эстонец, он был похож на апостола. Высокий, очень прямой, с длинными седыми волосами и бородой, благообразным лицом с тонкими чертами. Я встретила его дочь на лестнице, спрашиваю, как мать переносит свое горе. «Знаете, сейчас такое тяжелое время, что горе коснулось ее как-то краешком». – «Когда похороны?» – «Когда достанем гроб, теперь ведь очень трудно с этим».