Дневник. Том 2

За крепостным валом и частоколом из деревьев шагаешь

между срубленными под самый корень, поваленными стволами,

которые не так давно еще были прекрасными тенистыми де

ревьями этой аллеи; справа и слева тянутся огромные пустыри,

где среди назойливо зеленой травы, на месте уже снесенных

строений остались на земле только большие белые пятна с гру

дами строительного мусора.

Потом снова начинаются дома — наглухо заколоченные.

Только в одном еще живут, в доме кузнеца; стук его молота —

это единственный звук, нарушающий мертвую тишину аллеи.

Кое-где виден уголок нарядного когда-то садика; хозяин больше

не поливает его. и на беззащитную листву осела вся пыль, под

нятая колесами повозок, добрый месяц уже днем и ночью уво

зящих отсюда домашний скарб.

Вдалеке показалось вдруг что-то темное, и глухо донеслась

барабанная дробь. На плечах восьмерых солдат Национальной

гвардии навстречу движется гроб, на крышке форменное кепи;

впереди шагает барабанщик, выбивающий время от време

ни на своем повязанном крепом барабане некое подобие похо

ронного марша... Дальше дорога идет среди еще более опустев

ших и заброшенных домов. Вихрем промчался мимо воссе

дающий на высоком седле всадник весь в красном. Это —

спаги *.

Из лесу размеренным шагом приближаются люди, неся ог

ромные древесные стволы с обрубленными ветвями. Бедный

47

Венсенский лес! Деревья в нем вырублены, дачи стоят без

окон и дверей, а оставшиеся кое-где кучи пепла указывают,

что недавно тут были лагерные стоянки. Толпы бедных жен

щин топориками сдирают с деревьев кору и увозят ее на тач

ках или на детских колясочках. Встречаются и потаскухи, ко

торые метут подолом заглохшие тропинки, поминутно подтя

гивая рукой свои сползающие юбки с красным кушаком под

казакином. А в уголке, составляя контраст с этими жрицами

любви с большой дороги, сидят на траве две прелестные моло

дые женщины, и подле них щеголеватый офицер, играющий

зонтом одной из них.

В омнибусе, увозящем меня в Париж, рядом со мной са

дится молодая девушка. На плече у нее целый сноп цветов

аржантеи, а в руках — две связанные веревочкой плеватель

ницы и последняя, как она говорит, малина из ее садика в

Ножане.

Вечером меня окликает в темноте чей-то голос. Это

Путье — Анатоль из «Манетты Саломон», — которого я дав

ным-давно не видел. Заходим с ним в кофейню, поговорить

о нем; о его смерти Путье узнал в провинции. Бедняга все так

же жалок; добивается сейчас зачисления в Национальную

гвардию — там он будет получать, по крайней мере, по три

дцать су в день.

Понедельник, 10 октября.

Ходил нынче утром за карточкой на мясной паек. Передо

мной как будто воскресла одна из тех очередей времен Вели

кой революции, которые описывала мне когда-то моя старая

родственница, бедняжка Корнелия; очередь состоит из самых

разных людей, из старух в лохмотьях, солдат в кепи, мелких

буржуа — все теснятся, как в загоне, в помещениях, выбелен¬

ных известкой и наспех превращенных в канцелярию, где

вокруг стола восседают верховные владыки нашего продоволь

ственного пайка, — бывшие наши плутоватые поставщики мир

ного времени, ныне всемогущие в своих мундирах Националь

ной гвардии.

Я уношу с собой синюю бумажку — печатную реликвию

для грядущих времен, для каких-нибудь будущих Гонкуров, —

дающую мне право покупать ежедневно для себя и своей слу

жанки два пайка сырого мяса или же получать четыре порции

готовой еды в общественных столовых. Талоны выданы до

14 ноября, но сколько еще событий может произойти до тех

пор...

48

Вокруг Мюэтты землекопы роют траншею, которая должна

доходить до баррикады у въезда в Пасси. Гуляя, добираюсь до

аллеи Императрицы и вижу, что женщины привели туда на

веревках своих коров, и те пасутся на остатках газона; его

грузят большими дернинами на двухколесные тележки и уво

зят, чтобы замаскировать скаты бруствера или пороховые по

греба. Газоны, дорожки для верховой езды, большие аллеи —

все густо изрыто такими же воронками, какие видишь на до

роге в Бийянкур; улицу во всю ширину пересекают два зем

ляных укрепления с окопами: одно — перед железнодорожной

линией, второе — против аллеи Малахова кургана. С этой ал

леи выводят, по три в ряд, артиллерийских лошадей; среди

солдат мелькают счастливые рожицы ребятишек, которым по

зволили прокатиться верхом на индюшке.

Всюду лошади, зарядные ящики, солдаты, походные кухни

с котелками, кипящими на огне, над которым развешены для

просушки только что выстиранные синие клетчатые платки,—

этим зрелищем любуется досужий банковский чиновник в тре

уголке и с брюшком.

А над всей этой картиной войны, на фоне то ясного, то об

лачного неба встает белой массой на горизонте замолкший

Мон-Валерьен.

Вторник, 11 октября.

У дверей новых домов, где помещаются теперь мэрии заня

тых врагом пригородов, бледные женщины жалуются друг

другу на невозможность получить работу. По улицам расхажи

вают парами монахини, задерживаются у дверей бакалейной

лавки перед мешками с рисом и разглядывают зерна, набрав

их в пухлые ладони. Торговцы подержанной мебелью, выста

вив на тротуары буфеты в готическом стиле и уныло облоко